— Естественно! Так всегда бывает, — сказал он. — Например, в моем случае — это длинноволосый поэт, который при виде крови хлопается в обморок. С тех пор как я закончил медицинский институт, он следует за мною по пятам.
Я невольно рассмеялся. Послушать его — все так просто!
— Жаль, что вы не были знакомы с Магнусом, — сказал я. — Странно, но вы мне его чем-то напоминаете.
— Мне тоже жаль. Однако, если серьезно, то я еще раз призываю вас уехать отсюда. Ваша жена предлагает отправиться в Ирландию. Чудесная страна, замечательное место для прогулок и рыбалки, глиняные горшки с золотыми монетами, зарытые под холмами…
— Да, — прервал я его, — и парочка ее американских друзей, которые не успокоятся, пока не перебывают во всех фешенебельных гостиницах.
— Да, она их упоминала, — сказал он, — но, как я понял, они уехали. Погода их доконала, и они вылетели в солнечную Испанию. Так что это не должно вас тревожить. По-моему, Ирландия — это отличная мысль, поскольку до Эксетера езды на машине часа три, а оттуда есть прямые рейсы. Прилетаете, берете напрокат машину — и вперед!
Они с Витой уже все просчитали. Я попался в западню: выхода не было. Мне следовало сделать хорошую мину и признать поражение.
— А если я откажусь? — спросил я. — Если предпочту вновь лечь в постель и натянуть на голову простыню?
— Я вызову скорую помощь и отправлю вас в больницу. По-моему, Ирландия гораздо привлекательнее, но, впрочем, вам решать.
Спустя несколько минут он ушел, и я услышал, как его машина с шумом выезжает на дорогу. Напряжение спало, я чувствовал себя совершенно опустошенным. И я по-прежнему не знал, как много успел ему наговорить. Наверное, в результате получилась мешанина из всего, о чем я думал и что делал начиная с трехлетнего возраста. И он, подобно всем врачам с их склонностью к психоанализу, собрал все это воедино и пришел к заключению, что я представляю собой типичный случай неудачника с гомосексуальными наклонностями, с рождения страдавшего Эдиповым комплексом, к которому позднее прибавился еще и комплекс отчима, отвращение к интимной близости с собственной вдовой женой и подспудное влечение к некоей блондиночке, существующей лишь в моем воображении.
Все, разумеется, сходилось. Монастырь — это закрытая школа в Стоунихерсте, брат Жан — тот вкрадчивый ублюдок, что преподавал мне историю, Джоанна — моя мать и бедняжка Вита в одном лице, а красавчик Отто Бодруган — тот беспечный искатель приключений, каким бы мне самому хотелось стать. Бесспорный факт, что все они когда-то жили и что я мог это доказать, не произвел впечатления на доктора Пауэлла. Жаль, что он не испробовал на себе самом действие препарата, а просто взял и отослал пузырек Джону Уиллису. Тогда бы он, возможно, заговорил иначе.
Что ж, значит, все кончено. Мне остается лишь смириться с его диагнозом и с его планами относительно нашего отпуска. Пожалуй, это еще по-божески, после того как я едва не убил Виту.
Странно, он ничего не сказал мне ни о побочном действии, ни о возможных последствиях, проявляющихся через какое-то время. Вероятно, он обсудил это с Джоном Уиллисом, и Джон Уиллис одобрил все его рекомендации. Но ведь Уиллис не знал о воспаленном глазе, испарине, тошноте и головокружении. И никто не знал, хотя Пауэлл мог догадываться кое о чем, особенно после первой нашей встречи. Как бы там ни было, сейчас я чувствовал себя вполне нормально. Даже слишком нормально, если уж говорить начистоту. Как нашкодивший мальчишка, который получил взбучку и пообещал исправиться.
Я отворил дверь и позвал Виту. Она тут же взбежала по лестнице, и я с чувством стыда и вины осознал, что ей пришлось вынести за последнюю неделю. Лицо ее поблекло, она исхудала. Ее всегда безукоризненно уложенные волосы были наспех зачесаны за уши, и она смотрела на меня такими несчастными глазами, каких я никогда раньше у нее не видел.
— Доктор сказал, что ты согласен уехать? — проговорила она. — Это была его идея, не моя, можешь мне поверить. Я желаю лишь одного — чтобы тебе стало лучше.
— Я знаю, — сказал я. — Но он абсолютно прав.
— Так ты не сердишься? Я так боялась, что ты рассердишься!
Она подошла и села рядом со мной на кровать, и я обнял ее за талию.
— Ты должна пообещать мне кое-что, — сказал я, — забудь обо всем, что случилось. Знаю, это практически невозможно, но очень прошу тебя.
— Ты был болен. Доктор мне все объяснил, — сказала она. — С мальчиками он тоже поговорил, и они все понимают. Никто из нас ни в чем тебя не винит, милый. Мы хотим лишь одного — чтобы ты поправился и был счастлив.
— Они не боятся меня?
— Боже мой! Конечно, нет. Они все поняли как надо, хорошо себя вели и очень мне помогали, особенно Тедди. Ведь они привязаны к тебе, милый, но, по-моему, ты этого до сих пор не уяснил!
— Да нет же, уяснил, — сказал я, — потому я так отвратительно себя чувствую! Но не будем пока об этом говорить. Когда нам нужно ехать?
Она замялась.
— Доктор Пауэлл сказал, что ты будешь в состоянии отправиться в дорогу в пятницу, и он велел мне заранее взять билеты.
Пятница… Послезавтра.
— Хорошо, — сказал я, — если он так считает, я согласен. Полагаю, мне нужно начинать понемножку двигаться, чтобы привести себя в форму. Разберу вещи, отложу то, что возьму с собой.
— Только при условии, что ты не станешь переутомляться. Я пришлю тебе в помощь Тедди.
Она вышла, оставив мне внушительную стопку корреспонденции, скопившейся за неделю; я уже заканчивал просматривать почту, отправив большую ее часть в корзину для бумаг, когда в дверях возник Тедди.
— Мама сказала, чтобы я помог тебе упаковывать чемодан, — робко проговорил он.
— Все правильно. Я слышал, ты всю прошлую неделю помогал по дому и прекрасно с этим справлялся.
От удовольствия он покраснел.
— Не знаю… Да не так уж и много я сделал. Несколько раз ответил на звонки. Вчера звонил один человек, спрашивал о твоем здоровье и передавал привет. Какой-то мистер Уиллис. Он оставил свой номер телефона, если ты захочешь ему позвонить. И еще один номер оставил. Я их тут вместе записал.
Он вынул блестящий черный блокнот и вырвал из него листок. Первый номер — я сразу его узнал — лаборатория Магнуса, но другой меня озадачил.
— Он не сказал, второй номер — это его домашний телефон? — спросил я.
— Сказал. Это номер какого-то Дэвиса, он работает в Британском музее. Он подумал, что, может, тебе захочется связаться с мистером Дэвисом, пока тот не уехал в отпуск.
Я сунул вырванную страницу в карман, и мы с Тедди прошли в гардеробную. Тахту отсюда убрали, и я наконец понял, что означал шум передвигаемой мебели в тот вечер, когда пришел врач: тахту перетащили в спальню и поставили у окна.
— Мы с Микки спали здесь с мамой, — сказал Тедди. — Она не хотела оставаться одна.
Это был деликатный способ сообщить мне, что ей пришлось несладко. Я оставил Тедди в гардеробной вынимать из шкафа вещи и снял трубку телефона, стоявшего возле кровати.
Ответивший мне голос — четкий и довольно сдержанный — подтвердил, что я говорю с Дэвисом.
— Это Ричард Янг, — сообщил я ему, — друг покойного профессора Лейна. Полагаю, вам не нужно объяснять, кто я.
— Да, разумеется, мистер Янг, надеюсь, вам уже лучше. Я знаю от Джона Уиллиса, что вы были серьезно больны.
— Это правда. Но все обошлось. Я собираюсь уехать, и, мне передали, вы тоже. Вот я и подумал, может, у вас есть для меня что-нибудь.
— О, совсем немного, к сожалению… Если вы подождете, я возьму свои записи и прочту их вам.
