Пока он говорил, Анна не проронила ни слова, она совершенно ушла в себя и сидела неподвижно. У меня же на душе было тревожно, и мне было не по себе, хотелось, чтобы Виктор наконец замолчал.
Чтобы поторопить его, я сказал:
— Но как бы то ни было, вы спустились с гор невредимыми.
— Да, — согласился уныло Виктор, — около пяти утра, — но я совершенно промок и был порядком перепуган. Анна появилась из мглы совершенно сухая и никак не могла понять, отчего это я сержусь. Она сказала мне, что пряталась под скалой. Остается только гадать, как это она умудрилась не сломать себе шею. Я ей сказал, что при следующем восхождении проводником будет она.
— Быть может, — предположил я, взглянув на Анну, — следующего раза и не будет?
— Ничего подобного, — ответил Виктор, повеселев, — мы уже, должен сказать, горим желанием отправиться на следующее лето в путь. Альпы, Доломитовые Альпы или Пиренеи — еще не решили. Если пойдешь с нами, будет настоящая экспедиция.
Я с сожалением покачал головой:
— Очень хотел бы, но не могу. В мае я буду в Нью-Йорке и не вернусь домой до сентября.
— До мая много времени, — возразил Виктор. — Всякое может случиться.
Поговорим об этом поближе к весне.
Анна все так же молчала, и я спрашивал себя, как это Виктор не видит ничего необычного в ее сдержанности. Внезапно она пожелала спокойной ночи и ушла наверх. Было ясно, что разглагольствования о горах не доставляют ей удовольствие. Мне захотелось отругать Виктора.
— Послушай, — сказал я ему, — хорошенько подумай, прежде чем тащить Анну в горы. Я уверен, она этого не хочет.
— Не хочет? — удивился Виктор. — Но она сама это предложила.
Я уставился на него:
— Правда?
— Конечно. И знаешь, старина, она без ума от гор. Она их боготворит.
Наверное, это проснулась ее уэльская кровь. Я постарался рассказать о нашем похождении позабавнее, но тогда я был просто поражен ее мужеством и выносливостью. Должен признаться, что из-за этого бурана и страха за Анну я к утру был совершенно разбит. А она вышла из мглы, как дух из потустороннего мира. Спускалась же она по этой проклятой горе, словно всю ночь провела на Олимпе, а я тащился за ней, как ребенок. Необыкновенный человек. Ты ведь это понимаешь, да?
— Да, — согласился я. — Анна — удивительная женщина.
Вскоре мы поднялись в свои спальни. Я переоделся в пижаму, которую специально оставили перед огнем, чтобы согреть. На столике у кровати стоял термос с горячим молоком на случай, если мне не захочется спать. Ноги в мягких тапочках утопали в ворсистом ковре. Я снова вспомнил странную пустую комнату, где спала Анна, ее узкую высокую кровать. Поддавшись ребячливому и ненужному порыву, я отбросил с кровати тяжелое атласное одеяло и, прежде чем лечь, широко распахнул окно.
Но беспокойство терзало меня, и я не мог уснуть. Камин почти потух, и холодный воздух проник в комнату. Я слышал, как мои старые дорожные часы отмеряли течение ночи. В четыре мне стало невмоготу, и я с благодарностью вспомнил о горячем молоке. Но прежде, чем его выпить, я решил пойти еще на одну уступку и закрыть окно.
Поежившись, я выбрался из кровати и пересек комнату. Виктор оказался прав — иней покрывал всю землю. Светила полная луна. Я остановился у открытого окна и вдруг увидел, как из тени деревьев на лужайку вышла женщина. Не прячась, как злоумышленник, и не крадучись, словно вор, она застыла, будто в раздумье, обратив к луне лицо.
В следующее мгновение я узнал Анну. На ней был перепоясанный шнурком халат, ее волосы струились по плечам. В безмолвии она стояла на холодной лужайке, и я внезапно с ужасом заметил, что она босая. Не отрываясь, я смотрел на нее, вцепившись рукой в штору, и внезапно почувствовал, что подсмотрел нечто сокровенное, тайное, что совершенно меня не касалось.
Захлопнув окно, я вернулся в кровать. Чутье подсказывало мне, что обо всем увиденном не следует рассказывать Виктору и самой Анне. И это наполняло меня беспокойством и тяжелыми предчувствиями.
На следующее утро светило солнце. Мы вышли на прогулку, прихватив с собой собак. Анна и Виктор казались естественными и оживленными, и я спрашивал себя, уж не слишком ли разволновался прошлой ночью. Если Анне захотелось выйти ранним утром из дома босой, что ж, в конце концов, это ее дело. И так ли уж хорошо было с моей стороны подсматривать за ней? Остаток моего пребывания в доме прошел спокойно. Мы были довольны и счастливы, и я неохотно покидал их.
Потом я встретился с ними через несколько месяцев, перед самым своим отъездом в Америку. Я зашел в картографический магазин на Сент-Джеймской улице, чтобы купить с полдюжины книг для своего броска через Атлантику — путешествие, на которое в те дни решались чуть ли не с приступом дурноты: столь жива была в памяти трагедия «Титаника». Там оказались Виктор и Анна, углубившиеся в карту.
Настоящей встречи не получилось — остаток дня у меня был занят, у них тоже. Мы поприветствовали друг друга и тут же простились.
— Мы раздумываем о летнем отдыхе, — сказал тогда Виктор. — План готов.
Решайся и поедем с нами.
— Не могу, — ответил я. — Если все будет нормально, я вернусь в сентябре и сразу же дам вам знать. Ну, так куда же вы собрались?
— Выбирала Анна. Думала над этим неделями и выискала местечко, куда, мне кажется, невозможно добраться. Мы с тобой там еще не лазили.
Он указал мне на крупномасштабную карту. Я проследил за его пальцем и увидел, что Анна уже пометила место крохотным крестиком.
— Монте Верита, — прочитал я и, подняв глаза, заметил, что Анна наблюдает за мной. — Совсем незнакомое место. Разузнайте о нем побольше, прежде чем двинуться в путь, свяжитесь с местными проводниками. А что вас заставило выбрать именно эту гору?
Анна улыбнулась, и я устыдился, почувствовав рядом с ней собственную неполноценность.
— Гора Истины, — сказала она. — Поедемте с нами.
Я покачал головой и простился, чтобы вскоре тронуться в путь — в свое путешествие.
В последующие месяцы я много думал о них и сильно им завидовал. Они были в моих любимых горах, а я с головой окунулся в тяжелую работу. Мне так часто хотелось решиться оставить дела, отвернуться от цивилизованного мира с его сомнительными удовольствиями и отправиться за своими друзьями на поиски истины. Но условности останавливали меня. К тому времени я сделал прекрасную карьеру и ломать ее было бы глупо. Да и моя жизнь уже сложилась и изменять ее было поздно.
В сентябре я вернулся в Англию и был удивлен, не найдя в ворохе писем весточки от Виктора. Он обещал описать мне все, что они видели и все, что они совершили. У них не было телефона, и связаться я с ним не мог, но решил сразу же написать, как только разберу деловую почту.
Через пару дней, заглянув в клуб, я встретил общего приятеля. Он остановил меня, чтобы расспросить о путешествии. А когда я уже направлялся к выходу, бросил мне на ходу:
— Какое все-таки несчастье с бедным Виктором. Вы собираетесь навестить его?
— Что вы сказали? Какое несчастье? — спросил я. — Несчастный случай?
— Он ужасно болен. В лечебнице, здесь, в Лондоне. Нервный срыв. Вы знаете, что его бросила жена?
— Боже мой, не может быть! — воскликнул я.
— Да, да. В этом-то вся беда. Он совершенно раздавлен. Вы знаете, как он был к ней привязан?
Я был ошарашен и бессмысленно таращился на нашего приятеля.
— Вы хотите сказать, — спросил я, — что она к кому-то ушла от него?
— Право, не знаю. Наверное. Виктор никому не рассказывает. Но он болеет уже несколько недель. Он в лечебнице.
Я спросил адрес лечебницы и, не теряя времени, вскочил в такси. Сначала на вопрос о Викторе мне ответили, что он никого не принимает. Тогда я передал визитную карточку, нацарапав на ней несколько слов. «Мне он не откажет», — уверил я. Сестра вернулась и провела меня к нему в комнату на втором
