одиночестве.
У самой двери она оглянулась и посмотрела на меня.
– Я вас еще увижу, Армино? – спросила она.
– Не знаю, – ответил я, – но благодарю за убежище, которое вы мне предоставили.
Карла Распа вопросительно взглянулд на Альдо. Тот ничем не прояснил для нее мое будущее, и она вышла в холл и далее на улицу. В открытое окно комнаты, где мы стояли, до нас долетел высокий звон колокола Сан Донато, пробившего два раза.
– Мне надо идти, – сказал Альдо. – Я опаздываю уже на пятнадцать минут. Я только что звонил Чезаре, сказать, что ты здесь. Он и Джорджо все утро тебя искали.
Он говорил резко и немного уклончиво. Я не знал, чем это объяснить – то ли беспокойством, которому я был виной, то ли чем-то еще. Казалось, он не хочет оставаться со мной наедине.
– Скоро придет Чезаре, и я хочу, чтобы ты сделал все, как он тебе скажет. Понятно?
– Нет, – ответил я. – Не совсем. Но, возможно, я пойму, когда он появится, – и после некоторого колебания добавил:
– Не знаю, говорила ли тебе синьора. Утром я заходил к ней домой.
– Нет, – сказал Альдо, – она мне не говорила.
– Я встретился с ее мужем, – продолжал я, – и, когда ее не было в комнате, мы несколько минут разговаривали. По ходу беседы он упомянул – не буду вдаваться в подробности – про то, что в Риме, лежа в больнице, получил несколько анонимных телефонных звонков. Звонила женщина с намеками по твоему адресу.
– Благодарю, – сказал Альдо.
Его голос не дрогнул. Выражение лица не изменилось.
– Я подумал, – неловко сказал я, – что лучше тебя предупредить.
– Благодарю, – снова сказал он и направился к двери.
– Альдо, – сказал я, – извини за то, что сейчас произошло, – за досадное столкновение между Карлой Распа и синьорой Бутали.
– Почему досадное? – спросил он, помедлив и держась за ручку двери.
– Они такие разные, – сказал я, – между ними нет ничего общего.
Он остановил на мне жесткий, загадочный взгляд.
– Вот здесь ты ошибаешься, – сказал он. – Обе они хотели только одного. И в этом Карла Распа оказалась более откровенной.
Он вышел из комнаты. Я слышал, как хлопнула входная дверь. С его уходом меня вновь пронзило острое чувство неизвестности – что ждет меня впереди.
Глава 20
Мне не хотелось оставаться одному. Я разыскал Джакопо, который собирался уйти к себе.
– Можно мне пойти с вами? – робко спросил я его.
На его лице отразилось удивление, затем удовольствие, и он махнул мне рукой.
– Конечно, синьор Бео, – сказал он. – Я чищу серебро. Пойдемте, вы составите мне компанию.
Мы пошли в его квартиру. Он провел меня в свою собственную кухню, она же гостиная с окном, выходившим на виа деи Соньи. Это была веселая, уютная комната; сидевшая в клетке канарейка пела под звуки транзистора, который Джакопо, возможно из почтения ко мне, тут же выключил. На стенах висели картинки самолетов, вырванные из журналов и вставленные в рамки. Различные серебряные предметы – ножи, вилки, ложки, блюда, кувшины, кружки – стояли в центре кухонного стола; некоторые еще покрывала розовая паста, другие были уже вычищены и ярко блестели.
Большинство из них я узнал. Я взял в руки небольшую круглую миску и улыбнулся.
– Это моя, – сказал я, – рождественский подарок. Марта никогда не позволяла мне ею пользоваться. Говорила, что она слишком хороша.
– Капитан держит ее для сахара, – сказал Джакопо, – и всегда пользуется ею, когда утром пьет кофе. Его собственная слишком большая.
Он показал мне миску большего размера, которую еще не вычистил.
– Эту я тоже помню, – сказал я Джакопо. – Она из столовой, и мать ставила в нее цветы.
На обеих мисках, Альдо и моей, были инициалы А. Д.
– Капитан очень дорожит всеми семейными вещами, – сказал Джакопо. – Если разобьется что-нибудь из фарфора, а это бывает нечасто, он очень огорчается, или если что-то теряется. Он никогда не выбросит то, что осталось от прежних дней и от его отца.
Я поставил миску на место, Джакопо взял ее и принялся чистить.
– Странно, – сказал я, – что он так уважает традиции.
– Странно? – повторил удивленный Джакопо. – Вовсе нет, синьор Бео, уверяю вас. Сколько его помню, он всегда был таким.
– Возможно, – ответил я, – но в детстве он был настоящим бунтарем.
