– Ну давай же, давай, – кричал он, – ты ведь можешь и побыстрей!
Голос его звучал низко и взволнованно, и казалось, что он говорит сам с собой. Мэри в замешательстве посмотрела на него: впечатление было странное и даже пугающее – он словно перенесся в другое место, забыв о ее существовании.
Она впервые видела его в профиль. У него были четкие заостренные черты лица, на котором выделялся тонкий с горбинкой нос. Она никогда не встречала такого лица. Может быть, он выглядел так чудно оттого, что был альбиносом.
Подавшись вперед, широко расставив руки, в развевающемся по ветру плаще, он походил на птицу. Но вот он повернул голову, улыбнулся ей и снова стал обычным человеком.
– Я люблю эти пустоши, – сказал он. – Конечно, ваше знакомство с ними началось неудачно, и вам трудно понять меня. Но если бы вы знали их так же хорошо, как я, видели их во всякую пору – и зимой, и летом, – вы бы тоже прониклись к ним любовью. Я не знаю других мест во всем графстве, которые так притягивали бы к себе. Мне кажется, они хранят в себе нечто от самого начала мироздания. Первыми были сотворены пустоши, затем леса, долины и море. Поднимитесь как-нибудь утром до восхода солнца на Раф- Тор и прислушайтесь, как поет ветер в скалах. Тогда поймете, что я имею в виду.
Мэри вспомнился их хелфордский пастор – маленький веселый человек с целым выводком детей, очень похожих на него. Его жена делала наливку из слив. На Рождество он всегда произносил одну и ту же проповедь, и прихожане, зная ее наизусть, могли подсказать ему с любого места. Она попробовала представить, о чем мог говорить Фрэнсис Дейви в своей церкви в Олтернане. О Раф-Торе, о том, как отражается свет в пруду у Дозмери?
Дорога привела их к лесистой ложбине, где протекала река Фауэй. Дальше начинался подъем, за ним лежала совершенно голая земля. Отсюда уже видны были высокие трубы 'Ямайки', четко вырисовывавшиеся на горизонте. Поездка подходила к концу, и девушкой вновь овладели страх и отвращение к дяде.
Священник остановил лошадь на поросшей травой обочине неподалеку от двора.
– Никаких признаков жизни, – тихо произнес он. – Все будто вымерло.
Хотите, я пойду посмотрю, не заперта ли дверь?
Мэри покачала головой.
– Она всегда закрыта на засов, – прошептала она, – а окна закрыты ставнями. Моя комната вон там, над крыльцом. Я могу вскарабкаться туда, если вы подставите мне плечо. Дома мне приходилось забираться и повыше. Верхняя часть окна опущена. Мне бы только залезть на крышу крыльца, дальше все просто.
– Вы можете поскользнуться на черепице, – отвечал он. – Я не пущу вас, это глупо. Разве нет другого пути? А если с черного хода?
– Дверь в бар заперта, и на кухню тоже, – ответила Мэри. – Можно потихоньку обогнуть дом и проверить, если хотите.
Она повела его вокруг дома и вдруг, быстро обернувшись к нему, приложила палец к губам.
– На кухне свет, – прошептала Мэри. – Стало быть, дядя там. Тетя Пейшнс уходит к себе всегда рано. На окне нет занавесок, и он нас увидит, если мы пройдем мимо.
Девушка плотно прижалась спиной к стене. Ее спутник знаком приказал ей не двигаться.
– Хорошо, – тихо проговорил он, – я постараюсь заглянуть в окно так, чтобы он меня не увидел.
Он прошел вдоль стены и сбоку заглянул в окно. Несколько минут он молча рассматривал что-то внутри. Потом кивком головы подозвал Мэри к себе. На устах его вновь появилась жесткая улыбка. Под полями черной как смоль шляпы лицо его выглядело неестественно бледным.
– Этой ночью объяснений с хозяином 'Ямайки' не предвидится, – сообщил он.
Мэри подошла к окну. На кухне горела свеча, криво воткнутая в бутылку.
Пламя металось от сквозняка – дверь была настежь распахнута.
У стола, пьяный до бесчувствия, сидел Джосс Мерлин, развалившись на стуле и широко расставив свои ножищи. Остекленевшие глаза его уставились на бутылку с оплывшей свечой. Шляпа была сдвинута на затылок. Другая бутылка с отбитым горлышком лежала на столе рядом с пустым стаканом. Камин потух.
Фрэнсис Дейви показал на дверь.
– Можете спокойно войти и подняться наверх, – произнес он. – Дядя даже не увидит вас. Закройте за собой дверь и задуйте свечу. Вы же не хотите, чтобы случился пожар. Спокойной вам ночи, Мэри Йеллан. Если у вас будут неприятности и понадобится моя помощь, буду ждать вас в Олтернане.
Он повернул за угол дома и исчез.
Мэри на цыпочках вошла на кухню, закрыла дверь и накинула крючок.
Хлопни она громко дверью, дядя все равно не пошевелился бы. Он пребывал в своем царствии небесном, и мир вокруг больше для него не существовал. Задув свечу, она оставила его одного в темноте.
8
Джосс Мерлин пьянствовал пять дней. Большую часть времени он лежал в бесчувствии на постели, которую Мэри с тетей соорудили для него на кухне. Он спал с широко открытым ртом и храпел так, что было слышно в комнатах наверху. Часов в пять вечера он просыпался на каких-то полчаса, с воплем требовал бренди и рыдал, как ребенок. Жена тут же шла к нему, успокаивала и поправляла ему подушку. Она давала ему немного бренди, сильно разбавленного водой, и, поднося стакан к его губам, разговаривала с ним, как с больным дитятей. А он таращил на нее свои налитые кровью, лихорадочно блестевшие глаза, что-то невнятно бормотал и дрожал, словно побитая собака.
Тетя Пейшнс совершенно преобразилась; она демонстрировала выдержку и присутствие духа, на которые Мэри не считала ее способной. Она полностью отдалась уходу за своим непутевым мужем, считая
