вполне графу де Шато-Мальи, физиономия которого была так симпатична и благородна.
Граф был красноречив, страстен и говорил так увлекательно о той преданности, которую почувствовал к ней с первого же дня их встречи, что невольно становился опасен.
Через час после этого он уже настолько расположил к себе молоденькую женщину, что она позволила ему прийти к ней, как только он получит какое-нибудь самое ничтожное сведение о дуэли Фернана с виконтом де Камбольхом.
Тогда Эрмина показала ему письмо, которое она получила от Тюркуазы.
Но едва только граф де Шато-Мальи взглянул на него, как вздрогнул и вскрикнул:
— Я знаю этот почерк!
Вы его знаете! — вскрикнула в свою очередь Эрмина, почувствовавшая, что вся кровь прилила к ее сердцу.
— Да, знаю, — проговорил он и, взглянув с состраданием на Эрмину, добавил:
— Бедная вы женщина!
— Вы знаете ту женщину? Кто она?
Тогда граф де Шато-Мальи сообщил ей, что будто бы он знал эту женщину уже давно и что она принадлежит к разряду женщин самого распутного поведения.
Граф подал оба письма, Эрмина сличила их и невольно побледнела.
— Почерк действительно один и тот же, говорила она испуганным голосом.
Де Шато-Мальи, казавшийся очень взволнованным или, по крайней мере, притворившимся таким, взял руку Эрмины, поцеловал ее самым почтительным образом и тихо сказал тоном самого глубокого участия:
— Я прошу вас в вашем глубоком несчастье положиться на меня как на самого преданного вам друга, который один только может спасти вас и помочь вашему горю.
И, сказав это, он опустился перед ней на колени и добавил:
— Позвольте преклониться перед вами, как преклоняются перед добродетелью, преследуемой пороком.
Эрмина слушала его, не отнимая от него своей руки. Она смотрела на него как на человека, которого само небо послало ей как покровителя.
— Но прежде чем сказать вам, какой вы подвергаетесь опасности, — продолжал граф, — позвольте задать вам только один вопрос.
— Говорите, — прошептала молодая женщина.
— У вас дети?
— Да, сын одного года.
— Итак, во имя этого-то сына я прошу вас теперь надеяться на меня как на друга.
Человек, говоривший эти слова, был молод и имел вполне честный, открытый вид, и он так благородно предлагал свою дружбу, что молодая женщина не могла не поверить ему и почувствовала особенное влечение к нему.
— Я надеюсь на вас, — прошептала она.
Тогда граф де Шато-Мальи почтительно отодвинул от нее свое кресло, как будто доверенность ее к нему поставила невидимую преграду между ним и ею.
— Простите меня, — продолжал он, — если я позволю себе рассказать вам теперь для уяснения всего дела несколько подробностей холостой жизни.
Эрмина не отвечала, приглашая своим молчанием продолжать разговор.
Граф в нескольких словах рассказал ей тогда, что Топаза, то есть, по его словам, автор письма, принадлежит к кругу самых развращенных женщин, вся цель жизни которых заключается в разорении тех бедных молодых людей, которые имеют несчастье попадать в их сети. Затем он добавил, что и он был одним из таких несчастных, поддавшихся влиянию этой женщины, и что он был спасен благодаря двум своим друзьям, которые схватили его ночью и, посадив в почтовую карету, увезли его в Германию — почти за триста лье от этой женщины-минотавра, поедавшего его живым.
Граф умолк и посмотрел на Эрмину.
Молодая женщина была бледна, как статуя, и вся ее жизнь, казалось, сосредоточилась в ее взгляде и на словах графа.
— Целый год путешествий и преданность моих друзей с трудом могли излечить от этой ужасной болезни, и вот, если верить почерку письма, в какие ужасные руки попал ваш муж.
Две слезы скатились по щекам молодой женщины и капнули на руку.
— Я буду повиноваться вам, — прошептала она, — как брату.
— Прекрасно, — отвечал он, — таким образом я спасу вас. С этого дня я более здесь не должен показываться. Супруг ваш не должен знать, что я был здесь. Я должен быть для вас совершенно незнакомым.
— Боже мой! — прошептала она испуганно.-Неужели я более не увижу вас?
— Увидите, — отвечал граф. — завтра вечером, когда стемнеет, выходите из дому, нанимайте карету и поезжайте в Елисейские поля. Я буду ждать вас в конце аллеи лорда Байрона.
Эрмина, по-видимому, была в нерешительности, и поэтому он, устремив на нее спокойный взгляд, спросил:
— Взгляните на меня: разве я не чистосердечен?
— Я пойду, — сказала она, слегка покраснев. Граф встал и, поцеловав руку, прибавил:
— Верьте мне. Я спасу вас.
Он сделал несколько шагов к двери, но затем воротился:
— Ни слова об этом никому, даже вашей матери. Помните, что от этого зависит успех.
— Будьте покойны, — отвечала она.
Граф ушел, оставив Эрмину, погруженную в бездну мрачного беспокойства, но тем не менее доверчиво относящуюся к человеку, которого Вильямс, проклятый, поставил на ее пути.
Граф де Шато-Мальи приезжал к Эрмине в фаэтоне, обыкновенно лишь с маленьким грумом.
Молодой граф был немного взволнован сценой, разыгранной им с искусством даровитого актера. За неделю перед этим он, быть может, посовестился бы самого себя, но теперь… жребий брошен. Притом же он говорил, что в любовных делах цель оправдывает средства.
В подобных размышлениях он подъехал к дому. Квартира его была в первом этаже, она отличалась богатством, но вместе с тем той простотой, которая сразу дает понятие о человеке мужественного и строгого характера. Все комнаты оклеены были темными или серыми обоями, на стенах развешаны картины Мурильо и Габека, позолоты и разных побрякушек почти нельзя было заметить, что доказывало, что граф не принадлежит к числу тех людей, которые желают выставить напоказ свое богатство.
Прислуга графа состояла из грума-британца, старухи кухарки и арапа по имени Снежный Ком.
Снежный Ком, отворив графу дверь, сообщил, что его ждет какой-то незнакомец.
Граф спокойно вошел в залу.
У камина сидел человек, одетый в узкие клетчатые панталоны, нанковый жилет и коричневый сюртук со стоячим воротником, на голове круглая прямая шляпа с небольшими полями. Одним словом, это был Артур Коллинс, тот самый, с которым мы уже познакомились на балу у маркизы Ван-Гоп и который был секундантом у виконта Камбольха на дуэли с Фернаном Роше.
— А, наконец, — небрежно проговорил он, увидев входящего графа.
— Здравствуйте, милорд, — обратился граф, садясь.
— Ну, как дела? — спросил сэр Артур.
— Все исполнено согласно вашим инструкциям, — ответил граф.
— Письмо, которое я вам послал, вы показали?
— Да, и представил очень нелестную картину моей мнимой страсти к этой также мнимой женщине, которую вы называете Топазой.
Затем граф подробно рассказал описанную нами выше сцену.
Сэр Артур слушал его с важным видом, по временам лишь кивая головой в знак одобрения. Наконец, когда граф начал рассказывать о страданиях, простодушном доверии и о легкомысленном предании себя Эрминою на его волю, на лице англичанина изобразилось живое удовольствие.
