Вошел посланный капитана дона Педро С.
Полацкий сразу узнал его, он мгновенно выскочил в другую комнату и через три минуты вышел оттуда.
Цампа вдруг отступил назад — он узнал в поляке человека, у которого он был рабом в Париже.
У поляка был теперь в руке револьвер.
— Мой милый друг, — сказал тогда поляк на чистом французском наречии, — мне кажется, что мы с тобой старые знакомые.
— Действительно, — пробормотал португалец.
— И я хочу поговорить с тобой, потому что мы долго не видались.
— Может быть, ответил португалец, дрожа всеми своими членами.
— Ну, садись же, — продолжал Рокамболь, — и оправься немного от своего волнения, ты впечатлителен, как какая-нибудь молодая девушка.
Затем Рокамболь улыбнулся и, заперев дверь на ключ, возвратился к Цампе, сел и стал играть пистолетом.
Возвратимся теперь к Концепчьоне де Салландрера, которую мы оставили, если читатель помнит, при получении письма от ее жениха мнимого маркиза де Шамери.
Это письмо дошло к ней именно в тот день, когда он въехал в Кадикс под именем поляка Вячеслава Полацкого.
Прочитав письмо, Концепчьона побежала с ним к своей матери и подала его ей.
— Напрасно де Шамери до сих пор не едет сюда, заметила старая герцогиня, ведь он должен быть официально представлен королеве, а она хотя и здесь покуда, но может скоро уехать из Кадикса.
Молодая девушка молчала. Прошел целый день… Концепчьона помнила хорошо, что графиня Артова назначила ей свидание, и по мере того, как час этого свидания наступал, ее нетерпение увеличивалось все больше и больше. К непонятному страху присоединилось непобедимое любопытство. Это происходило от того, что в рукописи графини говорилось, что Концепчьона без ведома своего, замешана в длинную историю, которую она только что прочла ночью, хотя там не было помещено ее имени, да и никто из лиц, о которых там упоминалось, не был лично знаком с нею.
Она провела большую часть вечера с матерью и только тогда вышла на террасу, к берегу моря, когда герцогиня удалилась уже в свою спальню.
Почти в полночь подплыла к вилле лодка… из нее сперва выскочил мужчина и, привязав лодку к железному кольцу, помог выйти из лодки женщине.
Ее удивление усилилось еще больше, когда она увидела, что эта женщина одна вошла на террасу, а мужчина остался внизу, у лодки.
В руках у женщины был какой-то круглый сверток.
Концепчьона пошла навстречу к ней.
Они встретились и поклонились друг другу.
— Вы одна? — спросила тогда Баккара.
— Совершенно одна… моя мать уже спит… а этот человек… кто это?
— Это простой матрос из порта, — ответила графиня Артова.
— А! — произнесла Концепчьона печальным голосом.
— Я хотела взять с собой Цампу, — сказала Баккара, — и если не сделала этого, то только потому, что не могла дождаться его… это очень жалко, так как он мог бы рассказать вам гораздо лучше некоторые подробности, чем я.
Концепчьона вздохнула.
— Не хотите ли вы опять говорить о Шато-Мальи? — сказала она.
— Может быть для того только, чтобы открыть вам истину.
— В ваших словах так много искренности, что я не имею права не доверять вам, но вы, вероятно, были обмануты им так же, как и я.
— Вы ошибаетесь до сих пор, — заметила Баккара. Тогда она рассказала молодой девушке все, что мы уже знаем относительно сватовства герцога де Шато-Мальи.
— Но я никогда ему не писала, — проговорила Концепчьона.
— Однако у меня есть ваши письма.
— Я положительно опровергаю это.
— Я вам их покажу сейчас, — сказала Баккара, «пойдемте в вашу комнату.
— Знаете ли, графиня, — заметила Концепчьона, — я начинаю думать, что или вы или я сошли с ума. Идемте скорее!..
Концепчьона провела графиню через длинный коридор в свою комнату, заперла за собою дверь и зажгла свечу.
Тогда графиня вынула несколько писем, связанных голубой ленточкой, и подала их Концепчьоне.
— Вот ваша переписка с герцогом, — сказала она.
— Моя переписка!.. О, я никогда, кроме одного раза, не писала герцогу.
Но взглянув на почерк первого же письма, девушка вздрогнула.
— Да, это мой почерк, — прошептала она… —Мне кажется, что я начинаю сходить с ума или это сон!..
— Нет, это не сон, сеньорита, — проговорила Баккара.
— Но ведь это я писала! — воскликнула Концепчьона.
— Нет—это просто подделались под ваш почерк. — И герцог получал эти письма?
— Да.
— И думал, что от меня?
— Он умер с этой уверенностью.
— Но ведь это ужасно!
— Вы правы… но читайте все!..
Тогда Концепчьона прочла все письма, переданные герцогу от ее имени Цампой.
— Боже! — прошептала она, — теперь я все понимаю, герцог думал, что я люблю его…
— Конечно.
— И что мнимый враг противился нашему браку…
— Герцог умер с уверенностью, что герцогиня де Салландрера была единственным препятствием для его счастья.
— Кто же носил ему эти письма?
— Цампа.
— Говорите имя того, кто вынудил его сделать это!
— Это соперник герцога де Шато-Мальи.
И тогда Баккара рассказала Концепчьоне историю Рокамболя, но не назвала его именем де Шамери.
— Объяснитесь же… говорите… говорите!.. — требовала молодая девушка, находясь в каком-то неопределенном волнении и испуге.
Несколько минут графиня была в нерешимости, но наконец она медленно сказала:
— Молодой человек, который ходит в рубашке каторжников, — этот молодой человек, у которого похитили имя, состояние, семейство, —настоящий маркиз Альберт-Фридерик-Оноре де Шамери. Вы любите — Рокамболя!..
Девица де Салландрера, как подкошенная, грохнулась на пол.
При этом шуме отворилась дверь, и на пороге ее показалась старая герцогиня.
Она посмотрела на графиню и вскрикнула:
— Я все слышала… вы убили мое дитя!
Прошло несколько минут, прежде чем Концепчьона пришла в себя. Наконец молодая девушка встала.
— Милостивая государыня! — проговорила Концепчьона. — Я последняя в своем роду и чувствую, что во мне соединилась вся энергия моих предков. Вы сказали мне, что человек, которого я люблю, не маркиз де Шамери.
