жестокая и бессмысленная сила! А в Ландеке нет врача! Зачем только мы похоронили себя в такой глуши? Ах, может быть, пастор… Нет, он ничего в этом не понимает, только и знает, что молитвы. Ну да все равно, пусть хоть это. Ступайте кто-нибудь к нему и попросите, чтобы молился. Бегите же, скорее. Я тоже в ожидании доктора попробую помолиться.
Она упала на колени, перекрестилась и произнесла:
— Господи!
Но тут же опять вскочила на ноги. Внезапно новая мысль пришла ей на ум.
— Да, — сказала она, — конечно, Гретхен! Она знает растения и травы. Пусть сбегают за ней… Хотя нет, она не придет, я сама пойду к ней. А вы все побудьте с ребенком.
И с непокрытой головой, в одном платье она стремглав сбежала вниз по лестнице, промчалась через двор и, карабкаясь по скалам, в минуту достигла дверей хижины.
— Гретхен! — закричала она. — Гретхен!
Ответа не было.
— Ах, ты!.. Нашла время корчить из себя дикарку и помешанную! Мой ребенок умирает, слышишь? Это важнее всего на свете. Гретхен, именем твоей матери заклинаю тебя, помоги! Мой мальчик при смерти!
— Иду, — раздался голос Гретхен.
Мгновение спустя дверь отворилась. На пороге показалась Гретхен, мрачная и угрюмая.
— Чего вы от меня хотите? — спросила она.
— Гретхен, — сказала Христиана, — мой бедный крошка Вильгельм — ты знаешь? — так вот, он умирает. Ты одна можешь его спасти. Они там болтают, что у него круп. Тебе известно, что это такое? У тебя есть средства против этого? Да, не правда ли? Ведь если ты не знаешь средств против крупа, тогда зачем было вообще изучать травы?
Гретхен горько рассмеялась:
— Травы? Зачем мне было их изучать? А и правда, зачем? Я в них больше не верю. Они все ядовиты.
— О, пойдем же со мной! — взмолилась Христиана.
— Для чего? — отвечала Гретхен, не двигаясь с места. — Говорю же вам, цветы меня предали.
— Гретхен, моя добрая Гретхен, приди в себя! Вспомни, ведь ты разумна, ты отважна, ты всегда любила меня! Наконец, что тебе стоит попробовать?
— Вы этого хотите? — пробормотала Гретхен. — Ладно. Я схожу и наберу трав, которые моя мать считала хорошим средством против ребячьих хворей. Да только мать ошибалась. Травы созданы не затем, чтобы лечить детей. У них другое предназначение: губить женщин.
— А я верю в травы, — сказала Христиана. — Скорее ступай, собери те, о которых ты говорила, и беги в замок. Поспеши, милая! А я вернусь к Вильгельму. Я жду тебя!
И она пустилась бежать назад, к колыбели.
Ребенку, казалось, стало немного легче. Пульс чуть замедлился.
— Спасен! — воскликнула Христиана. — С ним ничего серьезного — это был вовсе не круп. Благодарю тебя, Боже!
В эту минуту вошла Гретхен.
— Ничего уже не нужно, — сказала Христиана. — Вильгельм выздоровел.
— Не верю, — отвечала Гретхен.
— Как это не веришь? Почему?
— Я все думала, пока шла сюда, — заговорила Гретхен торжественно и убежденно. — Болезни, что нас теперь настигают, это не простые хвори. Они посланы человеком, который ненавидит нас обеих.
Она с недоверием взглянула на безмятежно уснувшего ребенка и решительно вынесла свой приговор:
— Все хвори насланы им и длятся столько, сколько он пожелает. Никому, кроме него, не дано исцелить больного.
Христиана содрогнулась:
— Ты говоришь о Самуиле?
— Да, — сказала Гретхен. — Ну вот же, взгляните!
Она указала на Вильгельма, черты которого вновь исказились, а в горле послышались свистящие хрипы. Кожа ребенка, сухая и воспаленная, источала жар, маленькие ручки и ножки сводила судорога.
— Травы, Гретхен, твои травы! — закричала Христиана, снова впадая в отчаяние, еще более страшное, чем раньше.
Гретхен покачала головой с видом глубокого сомнения. Чтобы угодить матери, она приложила травы к шее и груди малыша и сказала:
— Подождем. Но, повторяю вам, это не поможет.
Христиана стала ждать, напряженно следя за действием трав на Вильгельма, трепеща и задыхаясь от волнения.
Но она видела все те же зловещие признаки приближающегося конца — они не исчезали.
— Я вас предупреждала, — сказала Гретхен, качая головой. — Только один человек может его спасти.
— Ты права! — воскликнула Христиана.
И она со всех ног бросилась в соседнюю комнату.
LXI
КРУП
Гретхен, не понимая, что вдруг сталось с Христианой, недоуменно последовала за ней и увидела, как та жмет пальцем на какой-то выступ деревянной обивки.
— Сударыня, что вы делаете?
— Зову его.
— Кого?
— Того, кто может спасти мое дитя!
— Вы зовете Самуила Гельба? — пролепетала Гретхен.
— Ах, да неужели ты воображаешь, что я позволю Вильгельму умереть?
— Но, сударыня, ведь он… Это же не доктор, это палач! Вы призываете демона!
— Что ж, я взывала к Господу, но тщетно! Ах, мне ничто не страшно, я боюсь лишь одного — болезни Вильгельма. Если Вильгельм в опасности, ничто больше не имеет значения. О Боже мой! Что, если его еще и нет дома? Я готова жизнь отдать, только бы он явился немедленно!
И она изо всех сил нажала на потайной рычажок.
— На этот раз он меня услышит, — сказала она, — я знаю, он здесь, он явится. А пока пойдем к Вильгельму.
Вместе с Гретхен она вернулась в свою комнату и спросила кормилицу:
— Сколько времени? Те два часа, что должны были пройти с тех пор как послали за доктором, конечно, уже миновали?
— Увы, сударыня, — возразила кормилица, — еще и получаса не прошло.
Ребенку было все так же плохо.
Христиана вновь побежала в салон, позвонила в третий раз и вернулась к колыбели.
Проходившие мгновения казались ей столетиями. Она не могла усидеть на месте. В висках у нее стучало. Она бросилась на колени перед колыбелью, но тотчас вскочила и стала метаться по комнате, охваченная лихорадкой, с растрепанными волосами и блуждающим взором, принимая каждый шорох за шаги Самуила.
— Неужели он оставит моего ребенка умирать? — пробормотала она с глухой яростью.
Снова вбежав в салон, она приготовилась еще раз нажать на соединенный со звонком рычажок на барельефе, но тут кусок стены резко отошел в сторону и появился Самуил.
