– Ты же знаешь моего оруженосца, дурень!
– Да, но не знаю господина.
– Ты что, негодяй, не доверяешь мне? – вскричал разозленный Мюзарон.
– Я не доверяю никому на свете, если нужно хорошо выполнить мое дело.
– Смотри, смуглорожий, как бы я тебе не всыпал! Нож у меня острый.
– Эка невидаль! – усмехнулся кастилец. – Шпага у меня тоже острая… Вы не слишком благоразумны… Если я погибну, кто исполнит мое поручение? А если погибнете вы, кто вообще о нем узнает? Пожалуйста, поедемте мирно в усадьбу де Лаваля, пусть там кто-нибудь посторонний покажет мне сеньора де Молеона, и я сразу же исполню приказ моей госпожи.
При слове «госпожа» сердце Аженора учащенно забилось.
– Добрый человек, ты прав, а мы нет! – воскликнул он. – Ты, наверное, послан ко мне Марией Падильей?
– Вы скоро это узнаете, если вы на самом деле дон Аженор де Молеон, – ответил упрямый кастилец.
– Поехали! – вскричал молодой человек, сгорая от нетерпения. – Вон там, видишь, башни замка, поехали скорей! Ты будешь доволен, добрый человек… Вперед, Мюзарон, вперед!
– Пожалуйста, позвольте мне ехать впереди, – попросил Жильдаз.
– Изволь, только тони, гони быстрей.
И четверо всадников пришпорили коней.
XXXI. Два письма
Когда Аженор въезжал в усадьбу де Лаваля, кастилец, который не упускал из виду ни одного его жеста и слова, услышал, как привратник крикнул:
– Добро пожаловать, господин де Молеон!
Эти слова и укоризненные взгляды, которые изредка бросал на него Мюзарон, вполне убедили гонца.
– Могу ли я поговорить наедине с вашей милостью? – обратился он к молодому человеку.
– Вам подойдет этот засаженный деревьями двор? – спросил Аженор.
– Вполне, сеньор.
– Вы знаете, – продолжал Аженор, – я Мюзарону доверяю, для меня он больше друг, чем слуга, ну а ваш спутник…
– Взгляните на него, сеньор. Этого юного мавра месяца два тому назад я подобрал на дороге, что ведет из Бургоса в Сорию. Он умирал от голода, до крови был избит людьми Мотриля и самим Мотрилем, который грозился прирезать его лишь потому, что сердце этого несчастного ребенка тянулось к вере Христовой. Вот почему я нашел его бледным и залитым кровью. Я привез его к моей матери, которую, наверное, знает ваша милость, – с улыбкой продолжал кастилец, – мы перевязали его раны, накормили. С тех пор он как пес предан мне до смерти. Поэтому, когда две недели тому назад моя знаменитая госпожа, донья Мария…
Кастилец понизил голос.
– Донья Мария! – прошептал Молеон.
– Да, сеньор… Когда моя знаменитая госпожа донья Мария призвала меня, чтобы доверить важную и опасную миссию, она сказала: «Жильдаз, седлай коня и поезжай во Францию, возьми с собой много золота и добрый меч. Ты отыщешь на парижской дороге одного господина – моя госпожа описала мне вашу внешность, – который наверняка направляется ко двору великого короля Карла Мудрого. Возьми с собой верного спутника, ибо миссия твоя, повторяю, будет полна опасностей».
Я тут же подумал о Хафизе и сказал ему: «Хафиз, седлай коня и бери свой кинжал». – «Слушаюсь, господин, – ответил он, – позвольте только мне сходить в мечеть». Ведь у нас, испанцев, вам это хорошо известно, сеньор, – вздохнув, продолжал Жильдаз, – сегодня есть храмы для христиан и мечети для неверных, как будто у Бога два дома. Я позволил мальчику сбегать в мечеть, сам заседлал коней, шелковой веревкой, как вы видите, привязал к седлу кинжал, и мы отправились в дорогу. Донья Мария написала вам письмо, которое со мной.
Жильдаз приподнял кольчугу, расстегнул куртку и приказал Хафизу:
– Дай кинжал!
Во время рассказа Жильдаза смуглолицый, ясноглазый Хафиз, который держал себя с невозмутимым спокойствием, хранил молчание, застыл как статуя.
Он и глазом не моргнул, когда славный Жильдаз перечислял его достоинства, хвалил за преданность и скромность; но когда Жильдаз упомянул о его получасовой отлучке в мечеть, краска стыда залила его щеки тусклым и мрачным румянцем, который словно зажег в его глазах отблески тревоги и раскаяния.
Когда Жильдаз попросил у него кинжал, он медленно протянул руку, вынул оружие из ножен и подал своему господину.
Жильдаз разрезал подкладку куртки и достал шелковый мешочек с письмом.
Молеон призвал на помощь Мюзарона.
Тот был готов к тому, чтобы стать главной фигурой в развязке этой сцены. Он взял мешочек, вскрыл его и принялся читать Молеону послание, тогда как Жильдаз с Хафизом почтительно держались в стороне.
«Сеньор дон Аженор, – писала Мария Падилья, – меня крепко стерегут, за мной шпионят, мне угрожают; но известной Вам особе гораздо хуже, чем мне. Я Вам очень признательна, но особа, ради которой я Вам
