Без специального приказа короля Эдуарда управляющий не мог нарушить волю принца Уэльского, а этот приказ не поступал.
Однако управляющий знал о тайных намерениях королевского совета Англии, понимал, что освобождение коннетабля станет источником несчастий для его родины и огорчит короля Эдуарда. Поэтому он решил попытаться самостоятельно сделать то, чего еще не успело сделать английское правительство, потому что Молеон быстро исполнил свою миссию, а бретонцы с таким же воодушевлением спешили освободить своего героя.
Вот почему управляющий, вместо того чтобы отдать смотрителю приказ пропустить де Л аваля, как ему повелел принц Уэльский, пришел побеседовать с коннетаблем.
– Теперь вы свободны, господин коннетабль, – сказал он, – а потерять вас будет для нас истинным горем.
Дюгеклен улыбнулся.
– Почему же? – спросил он, насмешливо гладя на управляющего.
– Потому что, мессир Бертран, для простого рыцаря, вроде меня, величайшая честь – охранять столь могучего воина, как вы.
– Полно! – воскликнул коннетабль с присущей ему жизнерадостностью. – Я из тех людей, что в итоге сражений вечно попадают в плен. Я непременно снова стану пленником принца, и тогда вы опять будете сторожить меня, ибо, клянусь вам, охраняете вы надежно.
– Мне остается одно утешение, – вздохнул управляющий.
– Какое?
– У меня под стражей тысяча двести ваших товарищей, пленных бретонцев… С ними я и буду вспоминать вас.
Дюгеклен почувствовал, что радость покидает его при мысли об остающихся в плену друзьях, тогда как он, избавившись от рабства, вновь увидит солнце родины.
– Эти достойные воины будут огорчены вашим отъездом, – прибавил управляющий, – но я, благодаря моей доброй службе, скрашу им тоску плена.
Бертран снова вздохнул и на сей раз принялся молчаливо расхаживать взад-вперед по каменным плитам пола.
– Вот оно – прекрасное преимущество гениальности и достоинства! – продолжал управляющий. – Благодаря своим заслугам один человек стоит тысячи двухсот.
– Как это понимать? – спросил Бертран.
– Я хочу сказать мессир, что суммы, привезенной сиром де Лавалем за ваше освобождение, хватит на то, чтобы выкупить тысячу двести ваших товарищей.
– Истинная правда! – пробормотал коннетабль, еще глубже задумавшись и помрачнев.
– Впервые я воочию вижу человека, который может стоить целой армии, – разглагольствовал англичанин. – Ведь ваши тысяча двести бретонцев, сеньор коннетабль, настоящая армия, и они самостоятельно могут вести кампанию. Клянусь святым Георгием, мессир, будь я на вашем месте и имей столько денег, я вышел бы отсюда только как прославленный полководец во главе своих тысячи двухсот солдат.
«Этот славный человек указывает, в чем мой долг, – думал Дюгеклен. – В самом деле, несправедливо, чтобы один человек, созданный, подобно другим людям, из плоти и костей, обходился своей стране столь же дорого, как тысяча двести храбрых и честных христиан».
Комендант внимательно наблюдал, как действуют на коннетабля его намеки.
– Так! – вдруг воскликнул Бертран. – Вы полагаете, что выкуп за бретонцев не превысит семидесяти тысяч флоринов?
– Я уверен в этом, сеньор коннетабль.
– И что принц, получив эти деньги, освободит их?
– Не торгуясь…
– Вы ручаетесь?
– Ручаюсь моей честью и моей жизнью, – ответил управляющий, дрожа от радости.
– Прекрасно, я прошу вас впустить сюда сира де Л аваля, моего соотечественника и друга. Прикажите также моему писцу подняться сюда со всем необходимым, чтобы по форме составить расписку.
Управляющий не терял времени; он был так рад, что забыл о полученном приказе – допускать к пленнику только англичан и наваррцев, его смертельных врагов.
Он передал удивленному тюремщику приказ Бертрана и побежал сообщить обо всем принцу Уэльскому.
IX. Выкуп
Бордо шумел и волновался из-за приезда сира де Лаваля с четырьмя груженными золотом мулами и пятью десятками вооруженных всадников, несущих знамена Франции и Бретани. Значительная толпа следовала за внушительным отрядом, и на лицах можно было прочесть то тревогу и досаду, если это был англичанин, то радость и ликование, если это был гасконец или француз.
Сир де Лаваль на ходу принимал поздравления одних и глухие проклятия других. Но держался он спокойно и невозмутимо; с открытым забралом ехал во главе отряда, вслед за трубачами, положив левую руку на рукоятку кинжала, а в правой держа поводья крепкого черного коня; рассекая волны любопытствующей толпы, не ускорял и не замедлял, несмотря на все препятствия, ход своего коня.
Он подъехал к замку, где содержался Дюгеклен, спешился, отдал коня оруженосцам и приказал
