«ты» к сыну моего генерала, который к тому же маркиз. Ничего, привыкнем. Стало быть, я говорил, что отвечаю за тебя, но при условии: ты будешь делать все, что я сочту нужным.
— Ну, и чего же ты от меня хочешь? Я надеюсь, ты не посоветуешь мне совершить какую-нибудь подлость?
— Эх, господин маркиз, — сказал Ожеро, — не стройте подобных предположений, или, разрази гром Республику, мы поссоримся.
— Полно, милый Пьер, не сердись; что ты мне предлагаешь? Говори скорее.
— У меня множество оснований не доверять человеку, который прячется за носом такого размера, будто мы на карнавале. Во-первых, он не будет драться.
— Почему же он не будет драться?
— Да потому, что он, по всей видимости, страшный трус!
— Хорошо, а если он все-таки будет драться?
— Если он будет драться, тут ничего не скажешь; тогда мы рискуем всего лишь получить удар шпагой или пулю; ну, а если он не будет драться?..
— И что же тогда?
— Тогда совсем другое дело! Если он не будет драться, опасность возрастает, если он не будет драться, тебе могут отрубить голову, я же хочу избавить тебя от этого.
— Каким образом?
— Я возьму тебя с собой в казарму парижских волонтеров; ручаюсь, что там он не станет тебя искать.
— Прятаться? Ни за что!
— Тише, мой юный друг! — сказал старший сержант, нахмурившись. — Не говори подобных вещей Пьеру Ожеро: он кое-что смыслит в отваге; нет, ты не будешь прятаться, ты всего-навсего будешь там ждать.
— Чего я буду там ждать?
— Секундантов гражданина Тетреля.
— Его секундантов? Он же пришлет их сюда, а я даже не буду знать, что он их послал, поскольку меня здесь не будет.
— Ну, а малютка Шарль, который ничем не рискует, не для того ли он появился на свет, чтобы оставаться здесь и сообщать нам о том, что тут будет происходить? Тысяча чертей! До чего же у вас скверный характер: во всем вы видите только сложности.
— Ты видишь, — поправила его гражданка Тейч, во второй раз проходя мимо них.
— Ты видишь! Ты видишь! — повторил эти слова старший сержант, как бы внушая их себе. — Однако мамаша Тейч права… Ладно, решено, ты пойдешь ко мне.
— И как только что-нибудь произойдет, ты прибежишь в казарму, не так ли, Шарль?
— Даю твое честное слово.
— А теперь, — сказал Ожеро, — пол-оборота налево!
— Куда мы идем?
— В казарму. — Через двор?
— Через двор.
— А почему не через дверь?
— Если мы выйдем через дверь, какой-нибудь зевака может нас заметить и, от нечего делать, проследить, куда мы направляемся, а во дворе я знаю одну надежную дверь, которая выходит в переулок, где и днем никого не сыщешь; так, петляя по переулкам, мы доберемся до казармы, и ни одна душа не будет знать, куда подевались пташки.
— Ты не забудешь о том, что обещал, Шарль?
— Хотя я и моложе тебя на два года, я, как и ты, всегда держу слово, Эжен; впрочем, за сегодняшний день я стал старше — твоим ровесником; прощай, спи спокойно, Ожеро позаботится о твоей безопасности, а я позабочусь о твоей чести.
Молодые люди пожали друг другу руки, и старший сержант едва не расплющил ладошку Шарля, сжав ее в своем кулаке; затем он повел Эжена во двор, а Шарль тем временем морщился от боли, пытаясь разлепить свои пальцы.
Преуспев в этом, юноша, как обычно, взял ключ и подсвечник, вернулся в свою комнату и лег спать.
Но едва лишь он улегся, как дверь отворилась и г-жа Тейч вошла на цыпочках, показывая жестом, что ей нужно сообщить нечто важное.
Юноша уже достаточно свыкся со своеобразными манерами г-жи Тейч, и его не особенно встревожило ее появление в номере в столь неурочный час.
Приблизившись к его кровати, она прошептала:
— Бедный ангелочек, послушай!
— Боже мой, гражданка Тейч, — спросил Шарль со смехом, — что там еще стряслось?
— Рискуя нарушить ваш покой, я должна сообщить вам, что здесь случилось.
— Когда случилось?
— В то время, когда вы были в театре.
— Значит, что-то произошло?
— Ах! Еще бы! Они явились сюда.
— Кто же?
— Люди, что уже приходили за гражданами Дюмоном и Байлю.
— Ну, и я полагаю, что они нашли их так же, как в первый раз.
— Они искали не их, моя прелесть.
— Кого же они искали?
— Они искали тебя.
— Меня? Ах! И за что же мне такая честь?
— Видимо, они ищут автора той записки, помните?
— В которой я советовал моим землякам как можно скорее уехать?
— Да.
— Ну и что?
— Ну и они зашли в вашу комнату и перерыли все ваши бумаги.
— В этом отношении я спокоен: в них не было ничего против Республики.
— Да, но они нашли акт из трагедии.
— А! Из моей трагедии «Терамен».
— Они унесли его с собой.
— Негодяи! К счастью, я знаю его наизусть.
— Знаете ли вы, почему они его унесли?
— Оттого, полагаю, что стихи пришлись им по вкусу.
— Нет, не поэтому; они увидели, что почерк в этой рукописи тот же, что и в записке.
— А! Это осложняет дело.
— Бедное дитя, ты знаешь закон: всякого, кто приютит у себя подозреваемого или поможет ему бежать…
— Да, его ждет смертная казнь.
— Поглядите, как он судит об этом, чертенок, он словно говорит вам: «Да, ждет бутерброд с вареньем».
— Я говорю об этом так, дорогая госпожа Тейч, потому что это меня не касается.
— Что вас не касается?
— Смертная казнь.
— Почему же это вас не касается?
— Потому что гильотины удостаивается лишь тот, кому уже исполнилось шестнадцать лет.
— Ты в этом уверен, бедный мальчик?
— Разумеется, я справлялся об этом; вдобавок я вчера прочел на стене новый приказ гражданина
