Солдат поспешно вышел.
– Сядем опять за стол, – сказал Каноль гостям, которые почти все встали. – Успеем бросить десерт, когда услышим пушечную пальбу.
Гости засмеялись и сели на прежние места. Один только Ришон несколько беспокоился и внимательно смотрел на дверь, ожидая возвращения солдата. Но вместо солдата явился офицер с обнаженною шпагою.
– Господин комендант, – сказал он, – приехал парламентер.
– От кого? – спросил Каноль.
– От принцев.
– Откуда?
– Из Бордо.
– Из Бордо! – повторили все гости, кроме Ришона.
– Ого, – сказал старый офицер, – стало быть, война решительно объявлена, когда посылают парламентеров?
Каноль задумался, и его лицо, за минуту еще веселое, приняло серьезное выражение, приличное обстоятельствам.
– Господа, – сказал он, – долг прежде всего! Вероятно, мне придется с парламентером города Бордо решить затруднительный вопрос. Не знаю, когда можно будет мне возвратиться к вам.
– Помилуйте! – отвечали все гости в один голос. – Отпустите нас, комендант, ваше дело напоминать нам, что и мы должны как можно скорее возвратиться на свои места. Стало быть, следует теперь же расстаться.
– Я не смел предложить вам этого, господа, – сказал Каноль. – Но если вы сами на это решились, я сознаюсь, что это очень благоразумно... Приготовить лошадей и экипажи! – закричал Каноль.
Через несколько минут быстро, как на поле битвы, гости сели на лошадей или в экипажи и в сопровождении конвоев поехали по разным направлениям.
Остался один Ришон.
– Барон, – сказал он Канолю, – я не хотел расстаться с вами, как все другие, потому что вы знали меня прежде всех этих господ. Прощайте! Дайте мне руку, желаю вам всевозможного счастья!
Каноль подал ему руку.
– Ришон, – сказал он, глядя на него пристально, – я вас знаю: в вас происходит что-то необыкновенное. Вы мне не говорите об этом, стало быть – это не ваша тайна. Однако же вы взволнованы, а когда такой человек, как вы, взволнован, должна быть важная причина.
– Разве мы не расстаемся? – сказал Ришон.
– Мы тоже расставались в гостинице Бискарро, однако же тогда вы были спокойны.
Ришон печально улыбнулся.
– Барон, – сказал он, – предчувствие говорит мне, что мы уже не увидимся.
Каноль вздрогнул: столько было грустного чувства в голосе Ришона, обыкновенно очень твердом.
– Что же, – отвечал Каноль, – если мы не увидимся, так один из нас умрет. Умрет смертью храбрых, и в таком случае, умирая, он будет уверен, что живет в сердце друга. Поцелуемся, Ришон! Вы пожелали мне счастья, я пожелаю вам мужества.
Оба они бросились друг другу в объятия, и долго благородные их сердца бились одно возле другого.
Ришон отер слезу, которая, может быть, в первый раз омрачила его гордый взгляд. Потом, как бы боясь, что Каноль увидит слезу, он бросился из комнаты, вероятно, стыдясь, что выказал столько слабости при человеке, которого неустрашимая твердость была ему так известна.
III
В столовой остался один Каноль, у дверей стоял офицер, принесший известие о парламентере.
– Что же отвечать? – спросил он, подождав с минуту.
Каноль, стоявший в задумчивости, вздрогнул, услышав этот голос, поднял голову и спросил:
– А где же парламентер?
– В фехтовальном зале.
– Кто с ним?
– Два солдата бордоской милиции.
– Кто он?
– Молодой человек, сколько я мог видеть, потому что он прикрыт широкой шляпой и завернулся в широкий плащ.
– Как он называет себя?
– Он называет себя посланным от принцессы Конде и парламента.
– Попросите его подождать минуту, – сказал Каноль. – Я сейчас выйду.
Офицер вышел, и Каноль готовился идти за ним, как вдруг дверь отворилась и вошла Нанона, бледная, в трепете, но с очаровательною улыбкой. Она схватила его за руку и сказала:
– Друг мой! Здесь парламентер. Что это значит?
– Это значит, милая Нанона, что жители Бордо хотят соблазнить или напугать меня.
– А что вы решили?
– Я приму его.
– Разве нельзя отказать?
– Невозможно. Есть обычаи, которые нужно непременно исполнять.
– Боже!
– Что с вами, Нанона?
– Я боюсь.
– Чего?
– Да вы сами сказали мне, что парламентер приехал соблазнить или напугать вас...
– Правда, парламентер годится только на то или на другое. Уж не боитесь ли вы, Нанона, что он испугает меня?
– О, нет! Но он, может быть, соблазнит вас.
– Вы оскорбляете меня, Нанона!
– Ах, друг мой, я говорю то, чего боюсь.
– Вы сомневаетесь во мне до такой степени! За кого же вы принимаете меня?
– За то, что вы есть, Каноль, то есть за благородного, но очень нежного человека.
– Да что ж это значит? – спросил Каноль с улыбкой. – Какого же парламентера прислали ко мне? Уж не купидона ли?
– Может быть!
– Так вы его видели?
– Не видала, но слышала его голос, который показался мне слишком сладким для парламентера.
– Нанона, вы с ума сошли. Позвольте мне исполнять мои обязанности: вы доставили мне место коменданта...
– Чтобы вы защищали меня, друг мой.
– Так вы считаете меня подлецом, способным изменить вам? Ах, Нанона, вы жестоко оскорбляете меня вашими сомнениями!
– Так вы решились видеться с ним?
– Я обязан принять его и, признаюсь, буду вами недоволен, если вы не перестанете мешать мне...
– Делайте, что вам угодно, друг мой, – сказала Нанона печально. – Только одно слово еще...
– Говорите.
– Где вы примете его?
– В моем кабинете.
– Одной милости прошу, Каноль...
– Что такое?
– Примите его не в кабинете, а в спальне.
– Что за мысль?
