— А колдун?
— Исчез.
— И господин де Сартин отказывается найти этого колдуна? Нехорошо.
— Государь, я не отказываюсь — это не в моих силах.
— Ну, господин начальник полиции, такого слова не должно быть в вашем лексиконе, — сказала графиня.
— Сударыня, мы напали на след.
— Ах, уж мне эта сакраментальная фраза!
— Да нет же, это правда. Но поймите, вы дали нам слишком скудные сведения.
— Неужели? Молодой, красивый, смуглый, черноволосый, с прекрасными глазами и звучным голосом!
— Проклятие! Мне не нравится, как вы о нем говорите, графиня. Сартин, запрещаю вам искать этого прохвоста.
— Вы не правы, государь, я только хочу кое о чем его спросить.
— Спросить о чем-то, что касается вас?
— Да.
— Но о чем же вам еще спрашивать? Его предсказание исполнилось.
— По-вашему, исполнилось?
— Конечно. Вы королева.
— Почти.
— Значит, ему больше нечего вам сказать.
— Как знать. Пускай он мне скажет, когда эта королева будет представлена ко двору. Царить ночью — это еще не все, государь, мне бы надобно немного поцарствовать и среди бела дня.
— Это не касается колдуна, — изрек Людовик XV, надув губы с таким видом, как будто разговор начинал его тяготить.
— А от кого же это зависит?
— От вас.
— От меня?
— Да, разумеется. Найдите даму, которая бы вас представила.
— Среди ваших придворных жеманниц? Ваше величество прекрасно знает, что это невозможно; все они продались Шуазелям и Праленам.
— Но мы же условились не упоминать больше ни тех, ни других.
— Я этого не обещала, государь.
— Ну, будет! У меня к вам одна просьба.
— Какая же?
— Оставьте их в покое, и сами оставайтесь на своем нынешнем месте. Поверьте мне, ваше положение лучше.
— Бедные иностранные дела! Бедный флот!
— Графиня, ради всего святого, не будем заниматься политикой вместе.
— Ладно, но вы не можете мне запретить заниматься политикой без вас.
— О, сами — сколько вам будет угодно.
Графиня протянула руку к корзине, полной фруктов, взяла два апельсина и один за другим подбросила их на ладони.
— Прыгай, Прален, прыгай, Шуазель, — сказала она. — Прыгай, Прален, прыгай, Шуазель.
— Что это вы делаете? — осведомился король.
— Пользуюсь разрешением, полученным у вашего величества: перетряхиваю министерство.
В этот миг вошла Дореа и сказала что-то на ухо госпоже.
— Да, разумеется! — воскликнула та.
— Что такое? — спросил король.
— Вернулась Шон, государь, и просит позволения приветствовать ваше величество.
— Пусть войдет, пусть войдет! В самом деле, последние четыре-пять дней я чувствовал, что мне чего-то недостает, да не мог понять чего.
— Благодарю, государь, — сказала, входя, Шон.
Потом, подойдя к графине, шепнула ей на ухо:
— Дело сделано.
Графиня не удержалась и вскрикнула от радости.
— Ну-ка, что там у вас такое? — поинтересовался Людовик XV.
— Ничего, государь, я просто рада ее видеть, вот и все.
— Я тоже. Приветствую вас, малютка Шон, приветствую.
— Ваше величество разрешит мне сказать два словца сестре? — спросила Шон.
— Говори, говори, дитя мое. А я покуда узнаю у Сартина, откуда ты приехала.
— Государь, — начал г-н де Сартин, который рад был уклониться от просьбы, — не угодно ли вашему величеству уделить мне минуту?
— Зачем?
— Для разговора о крайне важном деле, государь.
— Ах, у меня очень мало времени, господин де Сартин, — ответствовал Людовик XV, заранее начиная зевать.
— Государь, всего два слова.
— О чем?
— Об этих ясновидящих, об иллюминатах, искателях чудес.
— Ах, вы о шарлатанах? Дайте им патенты жонглеров, и вам не придется больше их опасаться.
— Государь, осмелюсь все-таки утверждать, что положение куда серьезнее, чем полагает ваше величество. То и дело открываются новые масонские ложи. Поверьте, государь, это уже даже не общество, это секта, к которой присоединяются все враги монархии: идеологи, энциклопедисты, философы. Скоро будут с большой пышностью принимать господина де Вольтера.
— Он умирает.
— Это он-то, государь? Ничего подобного, он не так глуп.
— Он исповедовался.
— Это хитрость.
— Явился на исповедь в рясе капуцина.
— Нечестивая выходка. Государь, все они суетятся, пишут, ведут переговоры, собирают деньги, сносятся друг с другом, интригуют, угрожают. Судя по кое-каким словам, вырвавшимся у некоторых недостаточно скрытных братьев, они даже ожидают прибытия своего вождя.
— Что ж, Сартин, когда этот вождь прибудет, вы его схватите, запрете в Бастилию, вот и все.
— Государь, у этих людей большие возможности.
— А разве у вас их меньше, сударь, у вас, главы полиции королевства?
— Государь, ваше величество разрешило изгнать иезуитов, следовало бы просить у вас разрешения на изгнание философов.
— Опять вы с вашими бумагомарателями!
— Государь, их перья опасны, когда они заточены ножом Дамьена.
Людовик XV побледнел.
— Эти философы, которых вы презираете, государь…
— Ну?
— Уверяю вас, они погубят монархию.
— Сколько времени им на это понадобится?
Глава полиции удивленно взглянул на Людовика XV.
— Откуда же мне знать, государь? Лет пятнадцать — двадцать, может быть, все тридцать.
— Вот что, любезный друг мой, — изрек Людовик XV, — через пятнадцать лет меня уже не будет; говорите об этом с моим преемником.
