«Старую мерзавку не ждите — она заявила, что вчера вечером ошпарила ногу, и не выходит из комнаты. Скажите спасибо Шон, что она вчера прискакала так вовремя. Это все из-за нее: ведьма ее узнала, и теперь наша затея трещит по всем швам.
А прощелыга Жильбер, который всему виной, пусть радуется, что задал стрекача, иначе я свернул бы ему шею. Но если он мне попадется, можете не беспокоиться: я так и сделаю.
Короче, мчитесь немедля в Париж, или мы останемся на бобах.
Жан».
— В чем дело? — спросил король, удивившись внезапной бледности графини.
— Ничего, государь, Жан сообщает о своем здоровье.
— Ну и как, милому виконту уже лучше?
— Лучше. Благодарю, государь. Смотрите-ка, во двор въезжает карета.
— Это наша графиня, не так ли?
— Нет, государь, это господин де Сартин.
— Итак… — начал король, видя, что г-жа Дюбарри направляется к двери.
— Итак, государь, я оставляю вас вдвоем, а сама займусь туалетом, — ответила графиня.
— А как же графиня Беарнская?
— Когда она приедет, я буду иметь честь доложить об этом вашему величеству, — отозвалась графиня, комкая записку в кармане пеньюара.
— Выходит, вы меня покидаете, графиня? — грустно вздохнув, спросил король.
— Сегодня уже воскресенье, государь. Дела, дела, дела!
Г-жа Дюбарри ласково подставила королю свои свежие щечки, на каждой из которых тот запечатлел по горячему поцелую, после чего вышла из комнаты.
— Черт бы побрал все дела и тех, кто пристает с ними! — проворчал король. — Кто только придумал этих министров, портфели и канцелярскую бумагу!
Едва Людовик XV произнес это проклятие, как в двери, противоположной той, куда вышла графиня, появился министр с портфелем в руках.
Король снова вздохнул — еще грустнее, чем в первый раз, и сказал:
— А, это вы, Сартин! Как вы точны!
Произнесено это было таким тоном, что невозможно было понять — упрек это или похвала.
Г-н де Сартин открыл портфель и собрался достать бумаги, но тут раздался скрип колес кареты.
— Погодите-ка, Сартин, — бросил король, подбежал к окну и удивленно воскликнул: — Что такое? Графиня уезжает?
— Да, государь, — подтвердил министр.
— Но разве она не ждет графиню Беарнскую?
— Государь, я склонен предположить, что ей надоело ждать и она отправилась разыскивать ее.
— Однако эта дама сегодня утром должна была приехать сюда.
— Государь, я почти уверен, что она не приедет.
— Вам что-нибудь известно об этом, Сартин?
— Государь, мне следует знать понемножку обо всем, чтобы ваше величество были мною довольны.
— Что же произошло? Расскажите-ка, Сартин.
— Со старой графиней, государь?
— Да.
— То, что обычно происходит, государь: возникли некоторые затруднения.
— Но в конце концов, приедет графиня Беарнская или нет?
— Гм, вчера вечером, государь, это было куда вероятней, чем сегодня утром.
— Бедняжка графиня! — воскликнул король, не в силах скрыть радостный блеск в глазах.
— Ах, государь. Четверной союз и Фамильный пакт[103] — пустяки в сравнении с вопросом о представлении.
— Бедняжка графиня, — покачав головой, повторил король. — Никак ей не добиться своего.
— Боюсь, что нет, государь, хотя ваше величество может разгневаться на меня за такие слова.
— А она была так уверена, что все в порядке.
— Хуже всего для нее то, — заметил г-н де Сартин, — что если представление не состоится до прибытия ее высочества дофины, то, скорей всего, она уже никогда не будет представлена ко двору.
— Вы правы, Сартин, это более чем вероятно. Говорят, моя невестка весьма строга, добродетельна и благочестива. Бедняжка графиня!
— Безусловно, госпожа Дюбарри будет очень горевать, что ее не представили ко двору, но зато ваше величество будет избавлен от забот.
— Вы полагаете, Сартин?
— Ну, разумеется, отпадет повод для зависти, сплетен, лести, злых куплетов и статеек в газетах. Но вот если госпожа Дюбарри будет представлена, это нам обойдется в сто тысяч франков на чрезвычайные расходы по полиции.
— В самом деле? Бедняжка графиня! А ей так этого хотелось!
— Стоит вашему величеству приказать, и желание графини будет исполнено.
— О чем вы, Сартин! — вскричал король. — Бог мой, разве я могу во все это вмешиваться? Могу ли я подписать указ, чтобы все были благожелательны к госпоже Дюбарри? Сартин, вы же умный человек. Неужели вы посоветуете мне ради каприза графини совершить государственный переворот?
— Ни в коем случае, государь. Я просто повторю слова вашего величества: бедняжка графиня!
— К тому же, — продолжал король, — ее положение не так уж скверно. Вам по долгу службы все известно, Сартин. Кто поручится, что графиня Беарнская не передумает? Да и дофина приедет не завтра. У нас в запасе еще четыре дня, прежде чем она прибудет в Компьень. За это время многое может случиться. Ну что, Сартин, будем сегодня работать или нет?
— О да, ваше величество. У меня всего три вопроса.
С этими словами начальник полиции вытащил из портфеля первую бумагу.
— Королевский указ об аресте? — удивился король.
— Да, государь.
— О ком же речь?
— Ваше величество может взглянуть.
— О некоем господине Руссо… Кто такой этот Руссо и что за ним числится, Сартин?
— Как что? «Общественный договор», государь.
— Ах, так это Жан Жак? И вы хотите упрятать его в Бастилию?
— Государь, он постоянно учиняет скандалы.
— А что, по-вашему, он должен делать?
— Впрочем, я и не предлагаю посадить его в Бастилию.
— Зачем же тогда указ?
— Чтобы всегда иметь против него оружие, государь.
— Поверьте, я не слишком-то расположен ко всем этим вашим философам, — признался король.
— И вы совершенно правы, ваше величество, — заметил Сартин.
— Но ведь поднимется крик, а кроме того, мне казалось, что им разрешили жить в Париже.
— Их терпят, государь, но при условии, что они не будут появляться на людях.
— А разве Жан Жак появляется?
— Он только это и делает.
— В своем армянском наряде?
— Нет, государь, мы предписали ему отказаться от этого платья.
— И он послушался?
— Да, но стал кричать, что его преследуют.
— Как же он одевается теперь?
