— В провинцию.
— Там она будет плести интриги.
— Черт побери, а что ей еще остается? Итак, перед отъездом она, само собой разумеется, пожелала проститься с дофиной, которая, само собой разумеется, очень ее любит. Потому-то она и оказалась в Трианоне.
— В Большом?
— Разумеется. Малый еще не отделан.
— Вот как! Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество дофина ясно дает понять, к какой партии она решила примкнуть.
— Нет, графиня, не будем преувеличивать; в конце-то концов завтра герцогиня уедет.
— А король развлекался там, где не было меня! — воскликнула графиня с негодованием, в котором сквозил страх.
— Видит Бог, так оно и есть; трудно поверить, но это правда, графиня. Итак, какой же вывод вы из этого делаете?
— Что вы прекрасно осведомлены, герцог.
— И все?
— Нет, не только.
— Так договаривайте.
— Я делаю еще тот вывод, что добром ли, силою ли необходимо вырвать короля из когтей Шуазеля, иначе мы погибли.
— Увы!
— Простите, — добавила графиня, — я сказала «мы», но успокойтесь, герцог, это относится только к моей семье.
— И к друзьям, графиня, позвольте и мне считать себя в их числе.
— Итак…
— Итак, вы принадлежите к числу моих друзей?
— Мне казалось, я вам уже об этом говорил, сударыня.
— Слов мало.
— Мне казалось, я уже доказал свою дружбу.
— Так-то лучше; надеюсь, вы мне будете помогать?
— Изо всех сил, графиня, но…
— Но что?
— Не скрою, дело трудное.
— Так что же, эти Шуазели неискоренимы?
— Во всяком случае, они укоренились весьма прочно.
— Вы полагаете?
— Да, таково мое мнение.
— Значит, что бы там ни утверждал милейший Лафонтен, против этого дуба бессильны ветер и буря? [6]
— Шуазель — гениальный государственный муж.
— Ба, да вы заговорили, как энциклопедисты!
— Разве я не принадлежу к Академии?
— Полно, герцог, какой из вас академик!
— Пожалуй, не стану спорить: академик не столько я, сколько мой секретарь. Но все же я настаиваю на своем мнении.
— На гениальности господина Шуазеля?
— Вот именно.
— Но в чем вы усмотрели его гениальность?
— А вот в чем, сударыня: он повел дело о парламентах и отношениях с Англией таким образом, что король теперь не может без него обойтись.
— Но ведь он подстрекает парламенты против его величества!
— Разумеется, в этом-то вся ловкость и состоит.
— А англичан подталкивает к войне!
— Конечно, мир его погубит.
— Что же тут гениального, герцог?
— А как вы это назовете, графиня?
— Самым настоящим предательством.
— Столь искусное и успешное предательство, графиня, на мой взгляд, как раз и свидетельствует о гениальности.
— Но в таком случае, герцог, я знаю особу, в ловкости не уступающую господину де Шуазелю.
— Вот как?
— По крайней мере в вопросе о парламентах.
— Это дело — самое важное.
— А между тем парламенты ропщут именно из-за этой особы.
— Вы меня интригуете, графиня.
— А вы не знаете, что это за особа?
— Видит Бог, не знаю.
— Между тем вы с ней в родстве.
— Среди моей родни есть гениальный человек? Не имеете ли вы в виду моего дядю, герцога- кардинала, графиня?
— Нет, я имею в виду герцога д'Эгийона, вашего племянника.
— Ах, вот как, господина д'Эгийона, того самого, кто дал ход делу Ла Шалоте[7]? Воистину, это милый молодой человек, да, да в самом деле. То дельце было не из легких. Послушайте, графиня, право слово, для умной женщины имело бы смысл подружиться с этим человеком, ей-богу.
— Известно ли вам, герцог, — возразила графиня, — что я незнакома с вашим племянником?
— В самом деле, сударыня, вы с ним незнакомы?
— Нет. И никогда его не видела.
— Бедный юноша! И впрямь, со времен вашего возвышения он постоянно жил в глубине Бретани. Что-то с ним станется, когда он вас увидит? Он отвык от солнца.
— Каково ему там приходится среди всех этих черных мантий[8]? Ведь он человек умный и высокородный!
— Он сеет среди них возмущение — больше ему ничего не остается. Видите ли, графиня, всякий развлекается как может, а в Бретани с развлечениями не густо. Да, вот уж энергичный человек — о, проклятье, какого слугу обрел бы в нем государь, если бы только пожелал! Уж при нем-то парламенты позабыли бы свою дерзость. О, это настоящий Ришелье, графиня, а посему позвольте мне…
— Что же?
— Позвольте представить его вам тотчас по приезде.
— Он в скором времени должен приехать в Париж?
— Ах, сударыня, кто его знает? Может быть, он еще пять лет проторчит у себя в Бретани, как выражается плут Вольтер; может быть, он уже в пути; может быть, он в двухстах лье, а то и у заставы.
И маршал всмотрелся в лицо молодой женщины, желая понять, какое впечатление произвели на нее последние слова.
Но она, призадумавшись на мгновение, сказала:
— Вернемся к нашему разговору.
— Как вам угодно, графиня.
— На чем мы остановились?
— На том, что его величеству очень нравится в Трианоне, в обществе господина де Шуазеля.
— И мы говорили о том, как бы удалить Шуазеля, герцог.
