— Вот это меня в вас и возмущает, маршал.
— Неужели что-либо во мне вас возмущает, графиня?
— Да.
— Но что, скажите на милость? Я уже стар, но готов угождать вам всеми силами!
— Меня возмущает, что вы понятия не имеете, о чем идет речь, маршал.
— Как знать.
— Вам известно, почему я сержусь?
— Разумеется: Самор разбил китайскую вазу.
По губам молодой женщины скользнула неуловимая улыбка; но Самор, чувствовавший за собой вину, смиренно понурил голову, словно готов был к тому, что сейчас на него обрушится град оплеух и щелчков.
— Да, — со вздохом сказала графиня, — да, герцог, вы правы, все дело в этом, и вы в самом деле тонкий политик.
— Я не раз об этом слышал, сударыня, — с преувеличенно скромным видом согласился герцог де Ришелье.
— Ах, что мне до чужих мнений, когда я и сама это вижу! Поразительно, герцог, вы тут же, на месте, не глядя ни направо, ни налево, нашли причину моего расстройства!
— Превосходно, но это не все.
— В самом деле?
— Не все. Я еще кое о чем догадываюсь.
— В самом деле?
— Да.
— И о чем же вы догадываетесь?
— Я догадываюсь, что вчера вечером вы ждали его величество.
— Где?
— Здесь.
— Так! Что дальше?
— А его величество не пожаловал.
Графиня покраснела и немного приподнялась на локте.
— Так, так, — проронила она.
— А я ведь приехал из Парижа, — заметил герцог.
— О чем это говорит?
— О том, что я не мог знать, что произошло в Версале, черт побери! И тем не менее…
— Герцог, милый мой герцог, вы нынче говорите одними недомолвками. Что за черт! Если уж начали — кончайте, а не то и начинать не стоило.
— Вы не стесняетесь в выражениях, графиня. Дайте по крайней мере дух перевести. На чем я остановился?
— Вы остановились на «тем не менее».
— Ах да, верно, и тем не менее я не только знаю, что его величество не пожаловал, но и догадываюсь — по какой причине.
— Герцог, в глубине души я всегда предполагала, что вы колдун, мне недоставало только доказательств.
— Ну что ж, я дам вам доказательство.
Графиня, заинтересованная этим разговором более, чем хотела показать, оторвалась от шевелюры Самора, которую ворошили ее тонкие белые пальцы.
— Прошу вас, герцог, прошу, — сказала она.
— При господине губернаторе? — спросил герцог.
— Самор, исчезни, — бросила графиня негритенку, и тот, вне себя от радости, одним прыжком выскочил из будуара в переднюю.
— В добрый час, — прошептал Ришелье, — теперь я расскажу вам все, да, графиня?
— Но неужели вас стеснял мой Самор, эта обезьянка?
— По правде сказать, графиня, присутствие третьего человека всегда меня стесняет.
— Что касается человека, тут я вас понимаю, но какой же Самор человек?
— Самор не слепой, Самор не глухой, Самор не немой, значит, он человек. Под этим словом я разумею каждого, кто, подобно мне, наделен глазами, ушами и языком, то есть каждого, кто может увидеть, что я делаю, услышать или повторить, что я сказал, словом, всех, кто может меня предать. Изложив вам этот принцип, я продолжаю.
— Продолжайте, герцог, вы весьма меня этим порадуете.
— Не думаю, графиня, тем не менее придется продолжать. Итак, вчера король посетил Трианон.
— Большой или Малый?
— Малый. Ее высочество дофина не отходила от него ни на шаг.
— Неужто?
— При этом ее высочество, а она прелестна, вы знаете…
— Увы!
— Так юлила, так лебезила — ах батюшка! ах, тестюшка! — что его величество при своем золотом сердце не мог перед ней устоять, и после прогулки последовал ужин, и за ужином на него были устремлены наивные глазки дофины. И в конце концов…
— И в конце концов, — бледнея от нетерпения, сказала г-жа Дюбарри, — в конце концов король взял да и не приехал в Люсьенну. Вы ведь это хотели сказать, не так ли?
— Видит Бог, так.
— Это объясняется очень просто: его величество нашел там все, что он любит.
— Ну, нет, вы сами нисколько не верите в то, что говорите: правильнее будет сказать, он нашел там все, что ему нравится.
— Осторожнее, герцог, это еще хуже; ведь все, что ему нужно, — это ужин, беседа, игра. А с кем он играл?
— С господином де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
— Хотите, графиня, оставим этот разговор? — спросил Ришелье.
— Напротив, сударь, продолжим его.
— Сударыня, отвага ваша не уступает вашему уму, так давайте, как говорится у испанцев, возьмем быка за рога.
— Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы[5], герцог.
— Между тем эта пословица вовсе к ней не приложима. Итак, сударыня, я остановился на том, что партнером короля был господин де Шуазель, причем играл он так искусно и ему сопутствовала такая удача…
— Что, он выиграл?
— Нет, проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет, в ту самую игру, которая особенно задевает самолюбие его величества, поскольку его величество играет в пикет весьма скверно.
— Ох, этот Шуазель, этот Шуазель! — прошептала г-жа Дюбарри. — А госпожа де Граммон тоже там была, не правда ли?
— Была, перед отъездом.
— Герцогиня?
— Да, и я полагаю, она делает глупость.
— Какую?
— Видя, что на нее не воздвигают гонений, она дуется; видя, что ее не ссылают, она отправляется в добровольную ссылку.
— Куда же?
