тебя все приходится вытягивать чуть ли не клещами. Будь-ка немного полюбезнее. Ты не глуп, у тебя есть врожденное благородство, так не порти эти свои похвальные качества напускной дикостью и грубостью, неподобающими ни тебе, да и никому другому.
— Но я, сударь, просто не знаю того, о чем вы меня спрашиваете, а если вы поразмыслите, то поймете, что и знать не могу. Я целыми днями работаю в саду, а что там делается в замке — понятия не имею.
— А я-то, Жильбер, полагал, что у тебя есть глаза.
— У меня?
— Да, и что тебе небезразличны все, кто носит наше имя. Каким бы убогим ни было гостеприимство Таверне, ты все же пользовался им.
— Я, господин Филипп, очень интересуюсь всем, что касается вас, — внезапно охрипшим, резким голосом ответил Жильбер; снисходительность Филиппа, равно как еще одно чувство, которого тот угадать не мог, смягчили сердце нелюдима. — Да, я люблю вас и потому скажу, что ваша сестра серьезно больна.
— Серьезно больна? Моя сестра серьезно больна? — вскричал Филипп. — И ты молчал об этом?
Но тут же, не дожидаясь ответа, он задал следующий вопрос:
— Боже, что с нею?
— Никто не знает.
— Но все-таки?
— Сегодня она трижды лишалась чувств прямо в парке. А только что у нее были врач ее высочества дофины и господин барон.
Филипп больше не слушал: предчувствия его не обманули, однако перед лицом истинной опасности он вновь обрел все свое мужество.
Молодой человек бросил поводья Жильберу и со всех ног устремился к службам.
Что же до Жильбера, то, отведя лошадь на конюшню, он тут же исчез, следуя примеру диких или вредных птиц, предпочитающих держаться подальше от человека.
141. БРАТ И СЕСТРА
Филипп нашел сестру лежащей на маленькой софе, о которой мы уже упоминали.
Войдя в прихожую, молодой человек заметил, что Андреа убрала цветы, хотя и любила их: когда началась болезнь, их запах стал причинять ей невыносимые мучения, и все недомогания, которые девушка испытывала в последние две недели, она относила на счет раздражения нервов, вызываемого ароматом цветов.
Когда Филипп вошел, Андреа пребывала в глубокой задумчивости: ее прелестная головка, омраченная какими-то мыслями, поникла, полные скорби глаза бесцельно блуждали. Руки девушки безжизненно повисли вдоль туловища, и хотя в таком положении к ним должна была бы прилить кровь, они тем не менее казались восковыми.
Девушка лежала так неподвижно, что ее можно было принять за мертвую, и лишь дыхание свидетельствовало о том, что она жива.
Услыхав от Жильбера о болезни сестры, Филипп во весь дух кинулся к флигелю и, когда подбежал к лестнице, совсем запыхался; здесь, однако, он немного опомнился и стал подниматься по ступеням; уже более спокойно, а оказавшись у дверей спальни, легко и бесшумно, словно сильф, перешагнул порог.
Как любящий и заботливый брат, он хотел самолично удостовериться в симптомах болезни, так как понимал, что нежная и добрая Андреа, завидев или услышав его, сразу возьмет себя в руки, чтобы не огорчить Филиппа.
Поэтому он тихонько, чтобы не заметила Андреа, открыл застекленную дверь и уже находился посреди спальни, когда сестра обратила на него внимание.
Словом, Филипп, успел увидеть ее бледность, недвижность, слабость, а ее странный блуждающий взгляд, устремленный в пустоту, еще сильней встревожил его, натолкнув на мысль, что в болезни сестры главную роль играют душевные терзания.
Сердце Филиппа сжалось, и он не сдержал испуганного движения.
Андреа подняла глаза, громко вскрикнула и вскочила, словно восстав из мертвых; задыхаясь, она бросилась к брату и повисла у него на шее.
— Это вы, Филипп, это вы! — воскликнула она, и силы оставили ее, прежде чем она успела вымолвить еще хоть слово.
Да и что еще могла она сказать, если думала только о брате?
— Я! Я! — отвечал Филипп, заключая Андреа в объятия и чувствуя, как она слабеет у него в руках. — Я вернулся, а ты больна. Что с тобою, сестра?
Андреа рассмеялась, но столь нервным смехом, что он еще сильней встревожил Филиппа, вместо того чтобы успокоить, как рассчитывала сестра.
— Вы спрашиваете, что со мною? Разве я выгляжу больной?
— Да, Андреа, вы так бледны и вся дрожите.
— Но откуда вы это взяли, братец? Я вовсе не чувствую себя нездоровой. Боже мой, да кто наговорил вам, что я больна? Кто имел глупость вас встревожить? Право же, я не понимаю вас. Чувствую я себя прекрасно, если не считать нескольких легких обмороков, от которых теперь не осталось и следа.
— Вы так бледны, Андреа…
— А разве обычно я очень румяна?
— Нет, но обычно вы оживлены, а сегодня…
— Пустяки.
— Но послушайте, ваши руки только что были горячи, а сейчас они холодны как лед.
— Но в этом нет ничего удивительного, Филипп; когда я вас увидела…
— Ну-ну?
— Меня охватила такая радость, что кровь прихлынула к сердцу — вот и все.
— Но вы же едва стоите, Андреа, вы держитесь за меня.
— Нет, просто я вас обнимаю. Неужели мне нельзя обнять вас, Филипп?
— Ах, милая моя Андреа!
И он прижал девушку к сердцу.
В тот же миг Андреа почувствовала, что силы опять ее покидают; напрасно попыталась она ухватиться за воротник брата: ее одеревеневшая, безжизненная рука соскользнула, и девушка опустилась на софу; она стала белее муслиновых занавесок, на фоне которых вырисовывалось ее прелестное лицо.
— Вот видите, вы меня обманываете! — вскричал Филипп. — Ах, милая сестра, вы страдаете, вам плохо.
— Флакон, флакон! — прошептала Андреа, изображая на лице улыбку, стереть которую не могла бы даже смерть.
Затуманенными глазами, дрожащей рукой она указала Филиппу на флакон, стоявший на комоде у окна.
Не отрывая взгляда от сестры, Филипп бросился к комоду.
Распахнув окно, он вернулся и поднес флакон с нюхательной солью к носу Андреа.
— Ну вот, ну вот, — жадно дыша и постепенно приходя в себя, лепетала Андреа. — Видите, я уже ожила. А вы все, наверно, думаете, что я серьезно больна?
Но Филипп не собирался отвечать: он смотрел на сестру.
Избавившись от дурноты, Андреа села и влажными ладонями сжала дрожащую руку Филиппа; взгляд ее прояснился, кровь прилила к щекам, и Филиппу показалось, что она прекрасна как никогда.
— О, Господи, — проговорила она, — вы же видите, Филипп, все прошло. Держу пари, что, не появись вы так неожиданно — вы сделали это из лучших побуждений, разумеется, — спазмы не
