не внушала твердую веру тем, кто имел несчастье попасть к нему в руки.
Физиономия у Марата была не слишком приветливая, а рука — не очень чистая.
Марат, в ночном халате, в платке, повязанном почти по самые глаза; Марат с его мертвенно-бледным, кривым носом, выпученными глазами, насмешливым ртом не производил на Кристиана впечатление эскулапа милостью Божьей.
«Я ранен, — подумал он, — более того, желал бы погибнуть, но остаться калекой мне не хочется».
Эта мысль, обретающая в мозгу Кристиана все более четкие очертания, заставила его задержать руку Марата в то мгновение, когда хирург приготовился осмотреть рану.
— Простите, сударь, мне очень больно, — сказал он спокойным, тихим голосом. — Однако я не желаю отдавать себя медицине, словно самоубийца. Поэтому я просил бы вас не пытаться делать мне никакой — вы меня понимаете? — никакой операции, прежде чем не будет устроен консилиум или получено мое разрешение.
Марат резко поднял голову, чтобы ответить какой-нибудь дерзостью, но, видя это лицо, отмеченное печатью благородства и кроткого спокойствия, видя этот ясный и доброжелательный взгляд, застыл, безжизненный и безмолвный, словно получив ранения и в голову и в сердце.
Было очевидно, что Марат не впервые видит этого молодого человека, и он пробуждает в нем какое-то чувство, осознать которое, наверное, врач не может.
— Вы слышали меня, сударь? — повторил Кристиан, принимая эту нерешительность врача за худший из всех признаков — признак вызывающего тревогу невежества.
— Да, я вас слышал, мой юный господин, — почти дрожащим голосом ответил Марат. — Но, надеюсь, вы не предполагаете, будто я желаю вам зла?
Кристиана тоже поразил контраст между безобразным лицом и добрыми чувствами, столь любезно выраженными.
— Как называется этот инструмент, сударь? — спросил он Марата, показывая на предмет, который тот держал в руке.
— Это зонд, сударь, — ответил хирург, смотря на больного все более робким и почти умиленным взглядом.
— Я считал, что обычно этот инструмент делается из серебра.
— Вы правы, сударь, — согласился Марат.
Забрав саквояж и инструменты, разложенные на столе, он вышел из комнаты и пошел к себе в кабинет за набором инструментов более тонкой работы, уложенных в несессер, который сам по себе стоил вдвое дороже и саквояжа, и первого хирургического набора, вместе взятых. Это был подарок графа д'Артуа, преподнесенный в обмен на книгу, которую посвятил ему Марат.
Марат снова подошел к постели раненого, но на этот раз с серебряным зондом.
— Сударь, я просил вас о консилиуме, — сказал Кристиан, все еще волнуясь, несмотря на поспешность, с какой Марат поменял стальной зонд на серебряный. — Под консилиумом я имею в виду не только ваше личное мнение, чью ценность, разумеется, не оспариваю, но и мнение одного или двух ваших коллег, обладающих авторитетом.
— Ах, да, правильно! — воскликнул Марат с чувством горечи, которое он не мог скрыть. — Ведь у меня нет имени, нет авторитета, у меня есть лишь талант.
— Я не подвергаю сомнению ваш талант, сударь, но, если речь идет о столь серьезной ране, как моя, полагаю, что три мнения лучше одного.
— Будь по-вашему, сударь, — согласился Марат. — Здесь у нас, в квартале предместья Сент-Оноре, практикует доктор Луи, а на Новой Люксембургской улице — доктор Гильотен. Два этих имени, надеюсь, кажутся вам достаточной гарантией?
— Это два известных и уважаемых имени, — ответил раненый.
— Значит, я посылаю за этими господами?
— Да, сударь, если вы согласны.
— Но берегитесь, если они придерживаются иного мнения, нежели я! — предупредил Марат.
— Вас будет трое, сударь, и решит большинство.
— Отлично, сударь.
Марат, кротко покоряясь голосу раненого, казалось имевшего на него очень сильное влияние, подошел к двери, позвал одного из конюхов и, назвав ему адреса обоих хирургов, приказал без них не возвращаться.
— Теперь, сударь, — обратился он к молодому человеку, — когда вы уверились, что ничего не случится без нашего общего участия, позвольте мне хотя бы осмотреть рану и предварительно ее перевязать.
— О, это пожалуйста, сударь, пожалуйста! — воскликнул Кристиан.
— Альбертина, приготовь холодную воду и компрессы, — распорядился Марат.
Потом он снова обратился к Кристиану:
— Ну, сударь, мужайтесь: сейчас я буду зондировать рану.
— Это болезненная операция? — спросил юноша.
— Да, весьма, сударь, однако она необходима; но не волнуйтесь — рука у меня очень легкая.
Вместо ответа, Кристиан пододвинул ногу к хирургу и попросил:
— Главное, сударь, ничего от меня не скрывайте. Марат, кивнув в знак согласия, начал зондирование. При вводе зонда в рану, которая сразу покраснела от окровавленной пены, Кристиан побледнел, хотя и не так сильно, как хирург.
— Почему вы не кричите? — спросил Марат. — Кричите, прошу вас, кричите!
— Но зачем, сударь?
— От этого вам станет легче, и к тому же, не слыша вашего крика, я предполагаю, будто вы страдаете гораздо сильнее, чем на самом деле.
— Но зачем мне кричать, если вы все делаете превосходно и ваша рука действительно гораздо легче, чем я мог подумать? — спросил Кристиан. — Поэтому, сударь, не беспокойтесь обо мне и продолжайте.
Но, сказав это, молодой человек поднес ко рту носовой платок, изо всех сил стиснув его зубами.
Процедура длилась полминуты или около того.
Потом Марат, наморщив лоб, извлек зонд из раны и наложил на нее холодный компресс.
— Это все? — спросил молодой человек.
— Готово, — ответил Марат. — Но вы желали консилиума, мои коллеги сейчас придут. Надо ждать.
— Подождем! — согласился молодой человек, снова откинувшись на подушку; лицо его становилось все бледнее.
XXXIV. КОНСИЛИУМ
Ожидание было недолгим. Доктор Луи пришел через десять минут, доктор Гильотен — через четверть часа.
Кристиан встретил приход врачей кроткой и печальной улыбкой.
— Господа, я получил серьезное ранение, — обратился он к ним, — но, поскольку я паж королевского высочества, его светлости графа д'Артуа, меня доставили в его конюшни, где, как я знаю, есть хирург. Теперь, несмотря на мое полное доверие к нему, я хочу выслушать ваше мнение о моем ранении, прежде чем решиться на что-либо.
Гильотен и Марат поздоровались как старые знакомые; доктор Луи и Марат приветствовали друг друга как незнакомые люди.
— Осмотрим рану, — предложил Гильотен.
— Дайте мне ваш зонд, сударь, — попросил Марата доктор Луи.
Дрожь пробежала по жилам молодого человека при мысли, что врачи повторят процедуру, заставившую его вытерпеть тяжкую муку, и что на этот раз ее будет пытаться выполнить дрожащая рука старика.
— Это ни к чему, — живо возразил Марат. — Я зондировал рану и могу предоставить вам любые сведения о состоянии раны и траектории пули.
— Тогда пройдем в соседнюю комнату, — предложил доктор Луи.
— Зачем, господа? — спросил Кристиан. — Чтобы я не слышал, о чем вы будете говорить?
— Чтобы напрасно не пугать вас, сударь, теми словами, которые в вашем воображении, быть может, приобретут значение, какое им не свойственно.