направился к двери укрытия, где находилась девушка.
Хозяйка сидела на пороге.
— Не волнуйтесь, красавчик, — сказала она, — я начеку.
Тотчас же дверь открылась, словно Изабелла сквозь перегородку почувствовала приближение возлюбленного; с кроткой ангельской улыбкой, озаряющей все своим светом, девушка произнесла:
— Добро пожаловать, друг мой, мы готовы и ждем только вас.
— В таком случае, милая Изабелла, закройте дверь; я схожу за Гийомом и Галюаром и вернусь; не открывайте, пока не услышите мой голос.
Дверь снова закрылась. Обернувшись, граф увидел перед собой Гийома.
— Дамы уже готовы, — сказал молодой человек, — давайте уедем как можно быстрее. — Здешняя обстановка внушает мне отвращение.
— Хорошо, только не ходите туда. Им не следует видеть, как мы выходим вместе. Я пришлю к вам молодого человека через десять минут, а сам вынесу обе сумки.
— Вы предполагаете какую-то опасность?
— Люди тут всякие; вы же видели, во что они ставят человеческую жизнь.
— Зачем же вы привели нас сюда, зная, среди каких разбойников мы окажемся?
— Два месяца тому назад, когда я проезжал по этой дороге, не было и речи о походе в Италию. Все эти головорезы явились сюда в ожидании надвигающейся войны — я не мог ни знать, ни предвидеть, что мы их здесь встретим, иначе мы бы объехали это место стороной.
— Хорошо! Предупредите Галюара, что мы будем держать мулов наготове, чтобы поскорее сесть в седла и уехать.
— Я иду к нему.
Пять минут спустя четверо всадников с проводником втайне, стараясь производить как можно меньше шума, покинули приют контрабандистов и продолжили свой ненадолго прерванный путь.
VI. ДУШИ И ЗВЕЗДЫ
Выходя со двора, Гийом указал графу на длинный кровавый след, алевший на снегу — он обрывался в том месте, где труп сбросили вниз.
В данном случае пояснения были излишни; мужчины переглянулись и невольно ухватились за рукоятки своих пистолетов.
Изабелла ничего не заметила, так же как до этого она ничего не слышала.
Граф просил девушку не волноваться, и она оставалась спокойной.
Луна заливала заснеженную землю холодным светом; временами она скрывалась за темными облаками, которые неслись по небу подобно гигантским волнам.
Дорога была довольно приятной, и девушка, полностью положившись на своего мула, обратила взор в бездонное небо.
Как известно, зимой, в холодную пору, свет звезд становится наиболее чистым и ярким, особенно в горах, которые благодаря своей высоте остаются недосягаемыми для земных туманов.
По натуре грустная и мечтательная, Изабелла предавалась созерцанию.
Граф де Море, обеспокоенный ее молчанием — влюбленные всегда находят повод для тревоги — спрыгнул с седла, подошел к девушке и протянул ей руку, положив другую руку на спину ее мула.
— О чем вы задумались, драгоценная моя возлюбленная, — спросил он.
— О чем я могу думать, глядя на небосвод, усыпанный звездами, друг мой, как не о могуществе Бога и о том, какое ничтожно малое место отведено нам в этой Вселенной, которая, как мы полагаем в своей гордыне, создана ради нас.
— Что бы вы сказали, моя милая мечтательница, если бы узнали подлинную протяженность всех этих вращающихся вокруг нас миров, несравнимую с величиной земного шара?
— А вам она известна?
Граф улыбнулся и сказал:
— Я постигал астрономию у выдающегося учителя, итальянского профессора из Падуи, и он проникся ко мне такой симпатией, что посвятил в тайны, которые до сих пор не решается предать огласке, полагая, что они представляют угрозу для его безопасности.
— Неужели наука таит в себе столь рискованные загадки, друг мой?
— Да, если эти секреты вступают в противоречие со священными текстами!
— Прежде всего, надо верить! В набожных душах вера сильнее науки.
— Не забывайте, милая Изабелла, что вы говорите с сыном Генриха Четвертого, человека, не слишком хорошо обращенного в другую веру. Один из его заветов — не предсмертных, увы! Его смерть была слишком внезапной — гласил: «Не мешайте ребенку учиться, не мешайте ему познавать мир, а когда он выучится, предоставьте его свободной совести право выбирать себе веру».
— Разве вы не католик? — осведомилась Изабелла с некоторой тревогой.
— Успокойтесь, я католик, — ответил граф, — но мой наставник, будучи убежденным кальвинистом, приучил меня испытывать любую веру разумом и отрицать всякую религиозную теорию, как только она начинает во имя веры хотя бы отчасти посягать на разум. Таким образом, любое туманное учение, которое исповедующий его человек не в состоянии растолковать, внушает мне неприятие, но это не мешает мне обращаться к Богу, и, если со мной случится какое-нибудь страшное несчастье, я стану искать спасение в его бесконечной отцовской любви.
— Я могу вздохнуть с облегчением, — произнесла Изабелла с улыбкой, — ибо у меня возникло опасение, что передо мной язычник.
— Перед вами некто похуже, Изабелла. Язычник может переменить веру; мыслитель стремится к познанию и, познавая, то есть приближаясь к вечной истине, он удаляется от всяческой лжи. Во времена Филиппа Второго, милая Изабелла, меня, вероятно, сожгли бы на костре как еретика.
— О Боже! А что все-таки говорил вам тот итальянский ученый о звездах, на которые я смотрела?
— Кое-что, с чем вы не согласитесь, хотя, как мне кажется, это сущая правда.
— Друг мой, если вы будете что-либо утверждать, я не стану этого отрицать.
— Вы когда-нибудь жили на берегу моря?
— Я дважды была в Марселе.
— Какое время суток нравилось вам больше всего?
— Час заката.
— Разве вы не были тогда уверены, что именно солнце проделывает в небе путь и в конце дня погружается в море?
— Я до сих пор в этом уверена.
— Что ж! Вы ошибаетесь, Изабелла: Солнце неподвижно, а Земля движется.
— Это невозможно!
— Я же говорил, что вы со мной не согласитесь.
— Но если бы Земля двигалась, я бы это почувствовала.
— Нет, ибо окружающая нас среда движется вместе с ней.
— Однако, если бы Земля двигалась, мы бы все время видели Солнце.
— Вы правы, Изабелла, и ваш светлый ум, словно наука, указывает вам истинный путь. Дело в том, что Земля не только движется, но и вертится; например, в данную минуту Солнце освещает противоположную от нас сторону Земли.
— Но если бы это было правдой, мы находились бы вверх ногами и вниз головой.
— В некотором роде так оно и есть, но, как я уже говорил, атмосфера, окружающая Землю, не дает нам упасть.
— Я совсем вас не понимаю, Антуан; давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом, так как я не хочу сомневаться в ваших словах.
