отвечала г-жа де Фаржи (ее огненный взгляд был устремлен на Анну Австрийскую, зубы сжаты, губы приоткрыты, она нервно сжимала руки королевы), — вы были бы очень разочарованы?
— О да, очень разочарована, ибо мне пришлось бы позвонить, приказать вывести тебя отсюда и больше никогда с тобой не видеться, к большому моему сожалению, ибо, кроме Шеврез, ты единственная, кто меня развлекает.
— Боже мой, до чего же добродетель жестока и противоестественна, если она разлучает любящие сердца; а, по-моему, снисходительные души, вроде моей, куда больше угодны Богу чем ваша показная стыдливость, которой не по праву малейший комплимент.
— Ты ведь знаешь, что я целых семь дней тебя не видела, Фаржи!
— Еще бы! Боже мой, мне кажется, добрая моя королева, что прошло семь веков!
— И что ты сделала за эту неделю?
— Мало хорошего, мое дорогое величество. Кажется, я влюбилась.
— Тебе кажется?
— Да.
— Боже, до чего ты безрассудна, говоря подобные вещи; надо, чтобы тебе зажимали рот рукой на первом же слове.
— Попробуйте, ваше величество, и вы увидите, как будет принята ваша рука.
Анна, смеясь, приложила к ее губам ладонь, которую г-жа де Фаржи, по-прежнему стоявшая на коленях перед королевой, страстно поцеловала.
Анна поспешно отдернула руку.
— Не целуй меня так, милая, — сказала она, — ты передаешь мне свое возбуждение. И в кого же ты влюбилась?
— В мечту.
— Как в мечту?
— Ну да; ведь это мечта — в нашу эпоху в век Вандомов, Конде, Граммонов, Куртано и Барада найти молодого человека двадцати двух лет, красивого, юного, благородного и влюбленного.
— В тебя?
— В меня, может быть, да. Но любит он другую.
— Ты и вправду сошла с ума, Фаржи; я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь.
— Еще бы, ведь ваше величество настоящая монахиня.
— А ты-то сама кто? Не ты ли была у кармелиток?
— Да, вместе с госпожой де Комбале.
— Итак, ты говоришь, что влюбилась в мечту?
— Да, и эту мечту вы знаете.
— Я?
— Думаю, что если я буду проклята за этот грех, то погублю свою душу за ваше величество.
— Но немножко и за себя тоже, бедная моя Фаржи.
— Разве ваше величество не находит его очаровательным?
— Кого?
— Нашего вестника, графа де Море.
— А! Действительно, это достойный дворянин; он показался мне истинным рыцарем.
— Ах, моя дорогая королева, если бы все сыновья Генриха Четвертого были такими, как он, французский трои не испытывал бы нужды в наследнике, как сейчас.
— По поводу наследника, — задумчиво сказала королева, — надо показать тебе письмо, которое граф мне передал. Оно от моего брата Филиппа Четвертого, и в нем есть совет, который я не очень хорошо поняла.
— Я вам его объясню! Знаете, мало есть такого, чего бы я не поняла.
— Сивилла! — произнесла королева, глядя на нее с улыбкой, показывающей, что она нисколько не сомневается в ее проницательности.
И с обычной медлительностью она сделала движение, собираясь встать.
— Могу я чем-нибудь помочь вашему величеству? — спросила г-жа де Фаржи.
— Нет, я одна знаю секрет ящика, где находится письмо.
Анна Австрийская подошла к маленькому шкафчику, открывавшемуся обычным образом, выдвинула ящик, нажала секретную пружину и достала из-под двойного дна депешу, переданную ей графом и содержавшую, как мы помним, помимо видимого письма дона Гонсалеса Кордовского еще одно письмо, предназначенное только для королевы.
С письмом в руках она вернулась к дивану, где сидела до этого.
— Садись сюда, — сказала она Фаржи, указывая место рядом с собой.
— Как! Мне сидеть на том же диване, что и королева?
— Да, нам придется говорить тихо.
Госпожа де Фаржи бросила взгляд на листок в руках королевы.
— Что ж, я внимательно слушаю, — сказала г-жа де Фаржи. — Прежде всего, что говорят эти три- четыре строчки?
— Ничего. Мне советуют как можно дольше удержать твоего мужа в Испании.
— Ничего! И ваше величество говорит об этом «ничего»? Но это, наоборот, очень важно. Конечно, нужно, чтобы господин де Фаржи оставался в Испании, и как можно дольше. Десять лет, двадцать лет, навсегда. Вот это человек, умеющий дать хороший совет! Посмотрим, каков другой, и если он не уступает первому, то я заявляю, что у вашего величества в советниках сам царь Соломон! Ну, скорее, скорее, скорее!
— Неужели ты никогда не будешь серьезной даже в да идет речь не просто о счастье великой королевы, но и самых важных делах?
И королева слегка пожала плечами.
— Теперь то, что пишет мне мой брат Филипп Четвертый.
— И что ваше величество не очень хорошо поняли.
— Я просто ничего не поняла, Фаржи, — ответила королева с великолепно разыгранным простодушием.
— Ну-ка, посмотрим.
«Сестра моя, — начала читать королева, — я узнал от нашего доброго друга г-на де Фаржи о том, что существует замысел — в случае смерти короля Людовика XIII дать Вам в мужья его брата и наследника его короны Гастона Орлеанского».
— Гнусный замысел, — прервала ее г-жа де Фаржи, — заслуживающий столь же скверного отношения, если не хуже.
— Подожди, — сказала королева и продолжала читать:
«Но было бы гораздо лучше, если бы ко времени этой смерти Вы оказались беременной».
— О да, — прошептала г-жа де Фаржи, — это было бы лучше всего.
«У французских королев, — продолжала Анна Австрийская, словно пытаясь понять смысл слов, которые читала, — есть большое преимущество перед их мужьями: они могут иметь дофина без участия мужа, тогда как король этого не может».
— И вот этого не может понять ваше величество?
— Во всяком случае мне это кажется неисполнимым, милая Фаржи.
— Что за несчастье, — воскликнула г-жа де Фаржя, возведя глаза к небу, — в подобных обстоятельствах, когда речь идет не просто о счастье великой королевы, но и о благе великого народа, иметь дело со слишком честной женщиной!
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что если бы в амьенских садах — помните? — вы сделали то, что сделала бы я на вашем месте, ведь ваше величество имели дело с человеком, любившим вас больше жизни, ибо он отдал за ваше величество жизнь; если бы, вместо того чтобы звать не то Ла- порта, не то Пютанжа, вы не позвали бы никого…
— И что же?
