Красный сфинкс

доставить себя в Лувр».

— Так! — пробормотал Ришелье. — Царствующая королева решила завести своего Вотье подобно королеве-матери? Проследим за этим.

В записной книжке он пометил:

«Купить г-жу Белье, горничную королевы, и Патрокла, конюшего малой конюшни, ее любовника».

«Вчера, — продолжал он читать, — около восьми часов вечера, Ее Величество королева-мать взяла портшез и велела доставить себя к президенту де Вердену; туда же направился в портшезе известный астролог по имени Санзюре. Свидание продолжалось час. Санзюре вышел, разглядывая при свете фонаря прекрасное бриллиантовое кольцо — по всей вероятности, подарок Ее Величества королевы-матери. О чем шла на свидании речь, неизвестно.

Вчера вечером г-н граф де Море взял портшез на улице Сент-Авуа и велел доставить себя в особняк Лонгвиль, где был большой съезд гостей и куда прибыли также в портшезах г-н герцог Орлеанский, герцог де Монморанси, г-жа де Фаржи.

Уходя, г-жа де Фаржи в вестибюле обменялась несколькими словами с графом де Море. Расслышать их не удалось, но, по-видимому, и г-н граф де Море, и г-жа де Фаржи были довольны, ибо г-жа де Фаржи удалилась смеясь, а г-н граф де Море — напевая».

— Превосходно, — пробормотал кардинал, — продолжим:

«Вчера, между одиннадцатью часами вечера и полуночью, монсеньер кардинал де Ришелье, переодетый капуцином…»

— О-о! — воскликнул кардинал, остановившись, и стал читать с возрастающим любопытством:

«… переодетый капуцином, взял портшез на Королевской улице и велел доставить себя на улицу Вооруженного Человека, в гостиницу „Крашеная борода“…»

— Гм! — произнес кардинал.

«… в гостиницу „Крашеная борода“, где в комнате Этьенна Латиля оставался до половины второго. В половине второго Его Высокопреосвященство вышел и велел доставить себя на Почтовую улицу, в монастырь Кающихся девиц».

— Черт возьми! Черт возьми! — воскликнул кардинал, чье любопытство все возрастало.

«Там он приказал сестре-привратнице отпереть ворота; разбудили настоятельницу; она отвела его к застенку г-жи де Коэтман. После четвертьчасового разговора с ней через зарешеченное окошко он позвал своих носильщиков и приказал им проделать в стене отверстие, чтобы г-жа де Коэтман могла бы выйти. Спустя полчаса приказ Его Высокопреосвященства был выполнен».

Кардинал остановился на минут словно размышляя, и продолжал читать:

«Поскольку при выходе из застенка г-жа де Коэтман была почти совсем голой, монсеньер кардинал укутал ее в свою рясу, оставшись в черном костюме и с непокрытой головой, и отвел в комнату настоятельницы, где был разведен жаркий огонь; там г-жа де Коэтман согрелась и набралась сил. В три часа монсеньер послал за вторым портшезом для г-жи де Коэтман и доставал ее к банщику Нолле, что напротив моста Нотр-Дам, отдал банщику несколько приказаний и продолжал свой путь один».

— Ну и ну, — пробормотал кардинал, — этот пройдоха ловок; тем лучше, тем лучше! Продолжим:

«Без четверти пять утра Его Высокопреосвященство вернулся к себе на Королевскую площадь и в самом начале шестого, переодевшись, сел в портшез в обычной своей одежде и велел доставить себя в особняк Сюлли, где оставался примерно полчаса. Около четверти седьмого он вернулся на Королевскую площадь.

Через десять минут после его возвращения г-жа де Комбале тоже взяла портшез, велела доставить себя к банщику Нолле и, пробыв там около часа, примерно в восемь часов утра привезла к себе г-жу де Коэтман, одетую кармелиткой.

Таков отчет, который сьёр Мишель, именуемый Сукарьером, имеет честь предоставить Вашему Высокопреосвященству с ручательством за точность приведенных в нем фактов.

Подписано: Мишель, именуемый Сукарьером».

— Ах, черт возьми! — воскликнул кардинал; вот это ловкач, клянусь честью! Кавуа! Кавуа!

Вошел капитан телохранителей.

— Монсеньер?

— Человек, принесший эту бумаг еще там? — спросил кардинал.

— Монсеньер, — отвечал Кавуа, — если я не ошибаюсь, это сам господин Сукарьер.

— Позовите его, любезный Кавуа, позовите его.

Сеньор де Сукарьер, словно только и ждавший этого разрешения, появился на пороге кабинета, одетый просто, но, тем не менее, элегантно, и отвесил кардиналу глубокий поклон.

— Подойдите сюда, господин Мишель, — сказал его высокопреосвященство.

— Я здесь, монсеньер, — отозвался Сукарьер.

— Я не ошибся, оказав вам доверие. Вы способный человек.

— Если монсеньер доволен мною, то я, кроме того, и счастливый человек.

— Очень доволен. Но я не люблю загадок, ибо у меня нет времени их разгадывать. Каким образом стали вам так точно известны все детали, касающиеся лично меня?

— Ваше высокопреосвященство, — отвечал Сукарьер с улыбкой, в которой читалось довольство собой, — я предвидел, что монсеньер захочет лично испробовать новый способ передвижения, разрешенный им.

— И что дальше?

— Дальше, монсеньер, я притаился в засаде на Королевской улице и узнал ваше высокопреосвященство.

— А затем?

— Затем, монсеньер, тот более высокий из носильщиков, кто стучал в ворота монастыря, кто отнес госпожу де Коэтман к огню, кто ходил за портшезом, запирающимся на ключ, — был я.

— Ах, вот оно что! — сказал кардинал.

Часть третья

I. ШПИГОВАЛЬНЫЕ ИГЛЫ КОРОЛЯ

А теперь в интересах нашего повествования да будет нам позволено подробнее познакомить читателей с королем Людовиком XIII, которого они мельком видели той ночью, когда, побуждаемый предчувствиями кардинала де Ришелье, он вошел в спальню королевы, чтобы убедиться, что там не затевают никакого заговора, и сообщил ей, что по предписанию Бувара ему завтра дадут очистительное, а послезавтра пустят кровь.

Ему дали очистительное, ему пустили кровь, но он не стал от этого ни веселее, ни румянее — наоборот, его меланхолия и бледность лишь усилились.

Эта меланхолия, причины которой никто не знал, овладевшая королем еще в четырнадцатилетнем возрасте, заставляла его пробовать одно за другим всевозможные развлечения, не развлекавшие его. К этому следует добавить, что он почти единственный при дворе (если не считать его шута л’Анжели) одевался в черное; это лишь усугубляло его мрачный вид.

Не было ничего печальнее его апартаментов, где, за исключением Анны Австрийской и королевы- матери (впрочем, всегда предупреждавших короля о том, что хотят нанести ему визит), никогда не появлялась ни одна женщина.

Те, кому была назначена аудиенция, прибывали в назначенный час; их обычно встречали либо