деревья которого постепенно приобретали теплые тона, столь любимые живописцами.
Это была самая блестящая кавалькада, какую только можно себе представить, ибо она состояла из короля Генриха II, его сестры мадам Маргариты Французской, его любовницы — прекрасной герцогини де Валантинуа, дофина Франциска, старшего сына короля, дочери короля Елизаветы Валуа, юной королевы Шотландии Марии Стюарт и тех придворных дам и кавалеров, что были в то время украшением и славой двора Валуа, пришедших на трон в лице Франциска I, который умер, как мы уже сказали, 31 мая 1547 года.
Помимо тех известных персон, при этом присутствовала королева Екатерина; она стояла на балконе замка, облокотившись на ажурную решетку чудесной работы, держа за руки двух маленьких принцев; позже они стали: один — королем Карлом IX, другой — королем Генрихом III; в это время принцу Карлу было семь лет, а принцу Генриху — шесть; с ними была и принцесса Маргарита, позже ставшая королевой Наваррской — ей не было еще и пяти лет. Все трое были, как видно, еще слишком малы, чтобы сопровождать короля Генриха, их отца, в готовившейся псовой охоте.
Что же до королевы Екатерины Медичи, то она, чтобы не участвовать в охоте, сослалась на легкое недомогание, а поскольку королева была из тех женщин, которые никогда ничего не делают без причины, у нее если и не было никакого недомогания, то, несомненно, была причина недомогать.
Все названные лица призваны играть важную роль в истории, которую мы взялись поведать читателю, поэтому да будет нам позволено нарисовать физический и моральный портрет каждого из них, прежде чем продолжить прерванное изложение событий.
Начнем с короля Генриха II. Он ехал первым, имея по правую руку мадам Маргариту, свою сестру, а по левую — прекрасную герцогиню де Валантинуа.
В то время это был рыцарь благородной и прекрасной наружности; ему было тогда тридцать девять лет; брови, глаза и борода у него были черные, цвет лица — смуглый, нос — орлиный, зубы — белые и красивые; он был не такого крупного и не такого могучего сложения, как его отец, но очень строен и роста выше среднего; он так любил войну, что, если она не велась ни у него в государстве, ни в соседних землях, он устраивал ее подобие в качестве придворного развлечения.
А потому даже в мирное время король Генрих II, образованный ровно настолько, чтобы достойно награждать поэтов (готовые мнения о них он получал или из уст своей сестры мадам Маргариты, или своей любовницы прекрасной Дианы, или своей очаровательной юной воспитанницы Марии Стюарт), — повторяем, даже в мирное время король Генрих II был наименее праздным человеком во всем своем королевстве.
Вот как распределялся его день.
Утро и вечер, то есть утренние и вечерние приемы у постели, были посвящены делам: обычно он разделывался с ними за два утренних часа. Потом он набожно слушал обедню, ибо был добрым католиком и доказал это, заявив, что хочет своими глазами увидеть, как сожгут советника парламента Анна Дюбура (удовольствие это он так и не успел получить, скончавшись за полгода до того, как несчастный гугенот взошел на костер). Ровно в полдень он обедал, после чего в сопровождении придворных шел к королеве Екатерине Медичи, где, по словам Брантома, его встречала толпа земных богинь, одна красивее другой. Там он беседовал или со своей сестрой, или с юной королевой и дофиной Марией Стюарт, или со своими старшими дочерьми-принцессами, причем все сеньоры и дворяне поступали так же, как король, беседуя каждый с дамой, нравившейся ему больше всех. Это продолжалось около двух часов; затем король переходил к физическим упражнениям.
Летом этими упражнениями были лапта, игры в мяч и в шары.
Генрих II страстно любил лапту и был прекрасным игроком, хотя никогда не вел игру, а был всегда вторым или третьим, то есть, согласно своей склонности к приключениям, выбирал всегда самые опасные и трудные места и, как в то время говорили, был лучшим вторым и третьим игроком. И хотя не он вел игру, платил всегда он: если он выигрывал, то оставлял выигрыш партнерам, если же они проигрывали, платил за них.
Тогда ставили обычно пятьсот — шестьсот экю, а не четыре, шесть и десять тысяч, как при его преемниках. «Но зато, — говорит Брантом, — во времена короля Генриха II платили сполна и звонкой монетой, а в наши дни вынуждены по большей части верить на слово».
За лаптой следовали другие любимые игры короля — в мяч и шары; в них он тоже был очень силен.
Если дело было зимой и было холодно и морозно, все отправлялись в Фонтенбло и катались на коньках по аллеям или на прудах; если снегу было слишком много для того, чтобы кататься, строили снежные крепости и сражались снежками, а если не было ни льда, ни снега и шел дождь, все оставались в нижних залах и фехтовали.
От этих упражнений пострадал г-н Букар: еще будучи дофином и фехтуя с ним, Генрих выколол ему глаз, «за что и попросил у него учтиво прощения», как пишет автор, у которого мы заимствуем эти подробности.
При всех этих упражнениях, и зимних и летних, всегда присутствовали придворные дамы, поскольку король считал, что их присутствие ничего никогда не портит, а только все украшает.
Вечером, после ужина, король снова шел к королеве и, если не было бала — развлечения в то время, впрочем, довольно редкого, — проводил еще два часа за беседой. Обычно в эти часы принимали поэтов и писателей, то есть Ронсара, Дора, Мюре, «самых ученых из всех уроженцев Лимузена, которые когда-либо грызли репу», как говорит Брантом, а также Данезиуса и Амьо, воспитателей: первый — принца Франциска, а второй — принца Карла; и все эти знаменитые соперники, к великому удовольствию дам, сражались на ристалище науки и поэзии.
Одно только иногда в минуту задумчивости омрачало это благородное сердце — злополучное предсказание, сделанное в день вступления короля Генриха на трон.
Прорицатель, призванный в замок, чтобы составить гороскоп, в присутствии коннетабля Монморанси объявил, что король будет убит на поединке. Тогда Генрих II, довольный тем, что ему обещана подобная смерть, повернулся к коннетаблю и сказал:
— Слышите, кум, что мне обещает этот человек?
Коннетабль, думая, что король устрашен этим предсказанием, ответил с обычной своей резкостью:
— Эх, государь, стоит ли верить этим шельмам, все они лжецы и болтуны! Велите мне бросить в огонь предсказание этого негодяя и его заодно, чтобы ему в другой раз не хотелось городить такую чепуху!
— Вы не правы, кум, — ответил король, — напротив, часто бывает, что эти люди говорят правду. Да и предсказание, на мой вкус, неплохое: мне больше нравится умереть такой смертью, чем иной, с тем условием, однако, что я паду от руки храброго и доблестного дворянина и что моя слава переживет меня.
И, вместо того чтобы бросить предсказание в огонь, он щедро наградил астролога, а сам гороскоп отдал на хранение г-ну де л'Обеспину, одному из своих добрых советников, которому он обычно поручал дипломатические дела.
Этот гороскоп снова стал предметом разговора, когда г-н де Шатийон вернулся из Брюсселя, поскольку, как читатель помнит, император Карл V предложил адмиралу предупредить своего славного кузена Генриха, что капитан шотландской гвардии Габриель де Лорж, граф Монтгомери, имеет на лбу некий роковой знак, предвещающий смерть от его руки одного из принцев, в гербе у которых — лилии.
Поразмыслив обо всем этом, король Генрих II решил, что поединок между ним и капитаном его гвардии маловероятен, и счел первое пророчество возможным и заслуживающим внимания, а второе — невозможным и не заслуживающим того, чтобы этим занимались. Таким образом, вместо того чтобы удалить от себя Габриеля де Лоржа, как это сделал бы более робкий государь, он, наоборот, еще больше приблизил его к себе и осыпал милостями.
Мы уже сказали, что с правой стороны от короля ехала верхом мадам Маргарита Французская, дочь короля Франциска I.
Остановим на мгновение внимание читателя на этой принцессе, одной из самых выдающихся женщин того времени, а к нашему сюжету имеющей большее отношение, чем кто-либо другой.
Принцесса Маргарита Французская родилась 5 июня 1523 года в том самом замке Сен-Жермен, из ворот которого она только что на наших глазах выехала, из чего следует, что, когда она предстала перед глазами
