Казалось, подкопщик продолжает работу с успехом, не быстро, но беспрерывно; было ясно — несколько часов такой упорной работы, и он пробьется сюда, в грот. Наступил день, и шум прекратился.
Очевидно, минер отдыхал. Но почему сотоварищи не помогают ему в работе? Фернандо не мог этого понять.
Как всякий логично мыслящий человек, он не упорствовал, отыскивая решение задачи, которую не мог постичь, говоря себе, что наступит миг — и тайна обнаружится, а пока ему остается одно — ждать.
У него были все основания ждать терпеливо. Голод его не страшил, на пять-шесть дней Хинеста, как мы знаем, снабдила его пропитанием, и он атаковал запасы часа через два после восхода солнца, а это красноречиво говорило о том, что опасность, грозившая ему, не лишила его аппетита.
К тому же теперь у него было не одно, а два основания надеяться, что он выйдет из трудного положения: первое — поддержка дона Иниго, второе — обещание Хинесты.
Откровенно говоря, молодой человек почти не рассчитывал на успех девушки-цыганки; несмотря на все, что узнал о жизни ее матери, он больше надеялся на отца доньи Флоры.
К тому же сердце человеческое неблагодарно: вероятно, Фернандо хотелось узнать о помиловании от дона Иниго, а не от Хинесты, — в таком он был душевном состоянии.
Испытывая расположение к дону Иниго, он понял, что внушает симпатию благородному сеньору. Удивительное, подобное голосу крови, чувство роднило их.
Снова раздался шум и отвлек дона Фернандо от размышлений. Он приложил ухо к стене и сразу понял, как это бывает по утрам, когда мысль ясна, — во тьме она, подобно самой природе, затуманена, — понял, что минер ловко и упорно делает подкоп, стараясь до него добраться.
Если он довершит работу, а это значит — установит ход сообщения, говоря военным языком, чтобы вторгнуться в грот, ему придется выдержать неравную борьбу: надеяться на спасение нечего.
Не лучше ли, когда наступит ночь, выйти наудачу и, призвав на помощь темноту и знание местности, сделать попытку выбраться на другой склон горы?
Только беглецу не за что было зацепиться, — пожар, вылизавший почти до самой макушки огромную часть горы, уничтожил мастиковые деревья, кусты мирты и лианы, стелившиеся по отвесным склонам.
Фернандо высунулся из грота: надо было выяснить, можно ли пробраться по тропке, по которой спускалась Хинеста до пожара. Он был поглощен этим исследованием и забыл об опасности, как вдруг раздался выстрел — и пуля расплющилась о гранит на расстоянии полуфута от того места, где он ухватился за выступ.
Дон Фернандо поднял голову: три солдата, стоящие на утесе, указывали на него пальцем, и белое облачко порохового дыма поднялось в воздух над их головами, — они-то и стреляли из аркебузы. Сальтеадора обнаружили. Но он был не из тех, кто не отвечает на вызов.
Он, в свою очередь, схватил аркебузу, прицелился в одного из солдат, который готовился снова разрядить оружие, — следовательно, это и был стрелок.
Прогремел выстрел, и солдат, раскинув руки, выпустил аркебузу, оказавшую ему дурную услугу, и покатился вниз головой по крутому склону. Раздались громкие возгласы — не оставалось сомнений: тот, кого искали, найден.
Фернандо вернулся в грот, перезарядил аркебузу и вновь приблизился к отверстию пещеры.
Но сотоварищи убитого исчезли, и на всем видимом пространстве, в огромном полукруге перед гротом, никого не было видно. Только камни катились с вершины горы, перескакивая через утесы, а это означало, что солдаты устроили засаду наверху.
Подкоп продолжался.
Было ясно, что теперь, когда Сальтеадора обнаружили, атаковать его будут любыми средствами.
Он тоже готовился и, решив защищаться всеми способами, проверил оружие: рукоятка ножа свободно выходила из ножен, аркебуза легко приводилась в действие и, сидя на ложе из папоротника, он мог и слушать, как идет подкоп позади него, и видеть, что происходит впереди.
Полчаса прошло в ожидании, в напряженном раздумье и в мечтах, и вдруг ему показалось, что какая-то тень появилась между ним и отверстием в пещеру — у входа на конце веревки качалось что-то темное.
Солдатам не удалось добраться до грота, и один из них попытался спуститься до пещеры в скалах: он был в полном обмундировании, спрятался за большим щитом и висел на веревке: его соблазнила тысяча золотых монет — награда, обещанная тому, кто захватит Сальтеадора, живым или мертвым.
Солдат уже миновал водопад и только собрался опереться ногой о скалу, как вход в пещеру заволокло дымом. Пуля не прострелила щит, не пронзила доспехи, но перебила веревку над головой того, кто за нее держался. И бездна поглотила солдата.
Трижды солдаты пытались спуститься в грот, но все попытки кончались одинаково. И трижды душераздирающий вопль вылетал из бездны и такой же вопль вторил ему с вершины горы.
Очевидно, после этого, после гибели солдат, осаждающие решили прибегнуть к иному способу, потому что крики стихли и никто больше не появился.
Зато подкопщик продолжал долбить скалу; было ясно, что дело движется.
Дон Фернандо, припав ухом к стене, дождался сумерек.
Ночь грозила ему двоякой опасностью.
Солдаты едва ли решились бы осаждать пещеру, зато приближался человек, пробивавший скалу, правда, он кончит подкоп не раньше, чем через час. Изощренный слух подсказывал Сальтеадору, что подкоп ведет один человек, отделенный от него всего лишь тонким пластом земли, — было слышно, как он отгребает землю.
Сальтеадор недоумевал — шум, доходивший до него, не походил на стук лопаты или мотыги, казалось, что кто-то беспрерывно роет землю руками.
Шум нарастал. Сальтеадор в третий раз припал к стене грота. Подкопщик был уже совсем рядом, слышалось его прерывистое, хриплое дыхание.
Фернандо стал прислушиваться еще напряженнее, и вдруг глаза его блеснули, осветив все лицо, и озорная улыбка тронула губы. Он выскочил из грота, подошел к самому краю отвесной кручи, наклонился над бездной, спеша убедиться, что извне ему ничто не угрожает.
Вокруг царила тишина, ночь выдалась темная и безмолвная. Видно, солдаты решили больше не нападать, а взять Сальтеадора измором.
— О, мне надо всего полчаса, — прошептал Фернандо, — и тогда королю дону Карлосу не придется оказывать мне милость, о чем его так упрашивают…
Он вернулся в грот и, зажав нож в руке, стал копать землю, пробиваясь навстречу тому, кто двигался на него.
Землекопы быстро сближались. Минут через двадцать хрупкая преграда, еще разделявшая их, рухнула, и, как ожидал Фернандо, в отверстии показались огромные лапы и голова медведя-исполина.
Зверь тяжело дышал. Его дыхание походило на рев. Этот рев был знаком Фернандо — по нему бесстрашный охотник не раз находил грозного хищника.
Слушая дыхание зверя, Фернандо составил план бегства.
Он рассудил, что берлога медведя, вероятно, примыкает к гроту, что берлога никем не охраняется и, следовательно, послужит для него выходом.
Все складывалось так, как он предполагал, и, с усмешкой посмотрев на зверя, Фернандо сказал вполголоса:
— А ведь я всегда узнавал тебя, старый приятель; ведь по твоему следу шел я в тот день, когда меня окликнула Хинеста, ведь это ты зарычал, когда я хотел взобраться на дерево и посмотреть на пожар, а теперь ты наконец волей-неволей поможешь мне спастись. Прочь с дороги!
С этими словами он полоснул острием кинжала медвежью морду.
Брызнула кровь, зверь взревел от боли и попятился в берлогу. Сальтеадор скользнул в отверстие с быстротой змеи, очутился рядом с медведем и увидел, что зверь загородил проход.
— Да, — заметил Фернандо, — все ясно: один из нас выйдет отсюда; остается узнать, кто же?
Зверь ответил угрожающим рычанием, будто поняв его слова.
Воцарилась тишина, противники мерили друг друга взглядом.
Глаза медведя горели словно раскаленные уголья. Враги замерли. Каждый выжидал, собираясь воспользоваться неверным движением противника.
