Сан-Феличе. Книга первая

обещания».

Потом он обратился к д'Асколи:

— Друг мой, тебя я не благодарю. Ты сделал нечто столь обычное — так ты, по крайней мере, считаешь, — что благодарить за это не стоит.

Наконец, обернувшись к английскому послу, он продолжал:

— Сэр Уильям Гамильтон, вы помните, как в тот день, когда было решено начать эту злополучную войну, я, подобно Понтию Пилату, умыл руки в знак того, что слагаю с себя ответственность за дальнейшее?

— Отлично помню, государь. Еще кардинал Руффо подал вам умывальный таз.

— Ну, а теперь кто посеял, тот пусть и пожинает. Меня это уже не касается. Это касается тех, кто все устроил, не посоветовавшись со мною, и тех, кто, со мною посоветовавшись, не пожелал прислушаться к моему мнению.

И, с упреком посмотрев на королеву и Актона, он вышел из зала.

Королева стремительно подошла к Актону.

— Вы слышали, Актон? — спросила она. — Прочитав послание императора, он произнес имя Феррари.

— Да, ваше величество, конечно, слышал. Но Феррари ничего не знает. Все произошло, пока он лежал в обмороке, а потом спал.

— Все равно. Осторожность требует избавиться от этого человека.

— Что ж, избавимся.

LIX. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО НАЧИНАЕТ С ТОГО, ЧТО НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТ, А КОНЧАЕТ ТЕМ, ЧТО НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ

Человек, ожидавший короля в его кабинете и случайно оказавшийся в Сан Леучо, когда король хотел повидаться с ним, был не кто иной, как кардинал Руффо, — другими словами, тот, к чьим советам король всегда прибегал в самых тяжелых обстоятельствах.

А надо заметить, тяжесть обстоятельств, в которых оказался король по возвращении из Рима, усугубилась еще и новым неожиданным осложнением, так что король особенно нуждался в совете кардинала.

Поэтому Фердинанд устремился в кабинет, крича:

— Где он? Где он?

— Я здесь, государь, — отвечал Руффо, идя навстречу королю.

— Прежде всего простите, дорогой кардинал, что я поднял вас с постели в третьем часу ночи.

— Поскольку вся моя жизнь принадлежит вашему величеству, вам принадлежат и дни мои, и ночи.

— Дело в том, мой преосвященнейший, что никогда еще я так не нуждался в преданных друзьях, как сейчас.

— Я счастлив и горд, что король считает меня одним из тех, на чью преданность он может положиться.

— Увидев мое столь неожиданное возвращение, вы, должно быть, недоумеваете, что же такое произошло?

— Генерал Макк потерпел поражение, полагаю.

— И произошло это на удивление скоропалительно, сразу. Нашим сорока тысячам неаполитанцев даже не пришлось сражаться.

— Надо ли напоминать, ваше величество, что я этого ожидал?

— Но в таком случае зачем же вы посоветовали мне начать войну?

— Ваше величество, вероятно, помнит, что я советовал это при одном непременном условии.

— А именно?

— Что австрийский император пойдет на Минчо, как только армия вашего величества направится на Рим. А император, оказывается, не выступил.

— Вы коснулись сейчас большой тайны, мой преосвященнейший.

— Какой тайны?

— Вы, конечно, помните письмо, в котором император говорил мне, что начнет военные действия, как только я окажусь в Риме.

— Отлично помню; мы это письмо вместе читали, обсуждали, толковали.

— Оно, кажется, как раз при мне, в бумажнике.

— И что же, государь? — спросил кардинал.

— Так вот, ознакомьтесь с другим письмом, которое я получил в Риме в тот момент, когда садился в седло, а прочитал до конца лишь сегодня вечером. Если вы в нем что-нибудь поймете, то объявляю, что вы не только умнее меня — это дело не такое уж трудное, — но что вы, кроме того, колдун.

— Государь, такое утверждение я просил бы вас не разглашать. Я и без того не в чести у Римского двора.

— Читайте, читайте.

Кардинал взял письмо и стал читать:

«Превосходнейший брат мой, дядя, тесть, свойственник и союзник…»

— Что же, письмо от начала до конца собственноручное, — заметил кардинал, прерывая чтение.

— Читайте же, — поторопил его король. Кардинал продолжал:

«Позвольте мне сердечно поздравить Вас с успехом Ваших войск и с Вашим триумфальным въездом в Рим. Бог войны покровительствует Вам, и я возношу ему благодарение за его милость. Это тем более радует меня, что, как видно, у нас с Вами произошло великое недоразумение…»

Кардинал взглянул на короля.

— Сейчас увидите, мой преосвященнейший… Ручаюсь, что такого вы и представить себе не можете.

Кардинал продолжал:

«В письме, которое Вы соблаговолили прислать мне, чтобы возвестить об одержанных Вами победах, Вы пишете, что мне остается только выполнить свое обещание так же, как Вы исполнили свое, и прямо утверждаете, будто данное мною слово состоит в том, что моя армия выступит, как только Вы будете в Риме…»

— Вы ведь помните, мой преосвященнейший, что император, мой племянник, взял на себя такое обязательство?

— Мне кажется, что в его послании об этом говорилось совершенно определенно.

— Сейчас разберемся, — пробормотал король.

Пока кардинал читал, он достал свой бумажник и извлек из него первое послание императора.

— Вот письмо моего любезного племянника. Сравним его с тем, что у вас в руках, и посмотрим, кто же из нас — он или я — не прав. Читайте, читайте.

Кардинал продолжал:

«Я не только не обещал Вам этого, а, наоборот, решительно объявил, что начну военные действия лишь по прибытии генерала Суворова с сорока тысячами русских, — другими словами, не раньше будущего апреля…»

— Согласитесь, мой преосвященнейший, что один из нас двоих сошел с ума, — перебил его Фердинанд.

— Я сказал бы даже «один из нас троих», — возразил кардинал. — Я ведь, как и ваше величество, читал послание императора.

— Так читайте же дальше.

Руффо продолжал:

«Я тем более уверен в своих словах, любезный мой дядя и тесть, что по желанию Вашего Величества я имел честь обратиться к Вам с письмом, которое написал от начала до конца собственноручно».

— Слышите? Собственноручно!

— Слышу, но должен признаться, что, как и ваше величество, ничего тут не понимаю.

— А вот посмотрите, преосвященнейший, ведь рукою моего племянника написаны только адрес,