Соратники Иегу

сохраняла полную неподвижность. Только когда совершилось предсмертное причащение и священник, напутствуя умирающую, обещал ей вечное блаженство, ее бледные губы дрогнули и она прошептала слабым голосом, но вполне явственно:

— Да будет так.

Снова зазвонил колокольчик. Первым из комнаты вышел мальчик-служка, за ним два причетника со свечами, еще один с крестом и, наконец, священник, который нес святые дары.

Все посторонние последовали за торжественной процессией, остались только слуги и члены семьи.

В доме, где минуту назад было так шумно и многолюдно, стало тихо и пусто.

Умирающая не пошевельнулась; она по-прежнему лежала молча, скрестив руки на груди и подняв глаза к небу.

Через несколько минут Ролан, нагнувшись к г-же де Монтревель, сказал ей на ухо:

— Пойдемте, матушка, мне надо с вами поговорить. Госпожа де Монтревель встала с колен и подвела Эдуарда к постели сестры; мальчик поднялся на цыпочки и поцеловал Амели в лоб.

Госпожа де Монтревель подошла вслед за ним и, горько рыдая, запечатлела поцелуй на челе дочери.

Последним приблизился Ролан; сердце его разрывалось от горя, но глаза были сухи; он дорого бы дал, чтобы излить слезы, накипевшие у него в груди.

По примеру матери и брата он осторожно поцеловал Амели.

Девушка оставалась такой же безучастной и недвижимой, как и прежде. Мальчик впереди, а за ним г- жа де Монтревель и Ролан направились к

двери. Но, не успев переступить порог, все трое вздрогнули и остановились, услышав, как умирающая отчетливо произнесла имя Ролана.

Ролан обернулся.

Амели еще раз повторила имя брата.

— Ты звала меня, Амели? — спросил Ролан.

— Да, — отвечала девушка.

— Одного или вместе с матушкой?

— Одного тебя.

В ее голосе, явственном, но лишенном всякого выражения, было что-то леденящее душу; казалось, это голос из иного мира.

— Ступайте, матушка, — сказал Ролан, — вы слышите, Амели хочет говорить со мной наедине.

— Боже мой! — прошептала г-жа де Монтревель. — Может быть, еще осталась какая-то надежда…

Как ни глухо были произнесены эти слова, умирающая все слышала.

— Нет, матушка, — молвила она. — Господь дозволил мне увидеться с братом, но нынче ночью он призовет меня к себе.

Госпожа де Монтревель тяжело вздохнула.

— Ролан! Ролан! — простонала она. — Можно подумать, что она уже отошла в иной мир.

Ролан подал знак, чтобы их оставили наедине, и г-жа де Монтревель удалилась вместе с Эдуардом.

Проводив их, Ролан затворил дверь и с неизъяснимым волнением вернулся к изголовью кровати.

Тело Амели уже начало коченеть, как у покойницы, дыхание было так слабо, что зеркало не потускнело бы, если поднести его к губам; одни глаза, блестящие, широко раскрытые, пристально смотрели на Ролана. Казалось, вся жизнь этого безвременно угасающего существа сосредоточилась во взоре.

Ролану доводилось слышать о том странном состоянии экстаза, которое есть не что иное, как каталепсия.

Он понял, что Амели уже во власти агонии.

— Я здесь, сестра, — проговорил он. — Что ты хотела мне сказать?

— Я знала, что ты приедешь, — отвечала девушка все так же бесстрастно, — и я ждала тебя.

— Как ты могла знать, что я приеду? — удивился Ролан.

— Я видела тебя. Ролан содрогнулся.

— И ты знала, зачем я еду? — спросил он.

— Да, я так пламенно молила Бога, что он даровал мне силы встать и написать тебе.

— Когда это было?

— Вчера ночью.

— Где же письмо?

— Письмо у меня под подушкой, возьми и прочти. Ролан с минуту колебался; ему казалось, что сестра бредит.

— Бедняжка Амели! — прошептал он.

— Не надо жалеть меня, — молвила девушка, — я хочу последовать за ним.

— За кем? — не понял Ролан.

— За тем, кого я любила и кого ты убил.

Ролан невольно вскрикнул: без сомнения, она бредила, о ком же она могла говорить?

— Амели, — сказал он, — я приехал, чтобы спросить у тебя…

— О лорде Тенли, я знаю, — прервала его девушка.

— Ты знаешь? Откуда?

— Я же сказала, что видела тебя и знала, зачем ты едешь.

— Тогда ответь мне.

— Не отвлекай меня от мыслей о Господе и о нем, Ролан; я все написала, прочти письмо.

Ролан засунул руку под подушку, все еще убежденный, что сестра говорит в бреду.

К его удивлению, он нащупал бумагу и вытащил письмо.

На конверте стояла надпись:

«Ролану, который приедет завтра».

Он подошел к ночнику, чтобы легче разобрать почерк. Письмо было помечено вчерашним числом, одиннадцатью часами вечера. Ролан прочел:

«Брат мой, мы оба должны простить друг другу тяжкую вину…»

Ролан бросил взгляд на сестру: она лежала неподвижно. Он продолжал читать:

«Я любила Шарля де Сент-Эрмина, больше того, он был моим любовником…»

— О, он должен умереть! — пробормотал молодой человек сквозь зубы.

— Он умер, — проговорила Амели.

Ролан вздрогнул от удивления: сестра ответила на его слова, произнесенные так тихо, что он сам едва расслышал их. Он перевел глаза на письмо:

«Брачный союз был немыслим между сестрой Ролана де Монтревеля и главой Соратников Иегу; то была страшная тайна, я не смела открыть ее никому, и она разрывала мне сердце.

Только один человек должен был узнать ее, и я открылась ему: это был сэр Джон Тенли.

Да благословит Бог этого благородного человека, который обещал мне расторгнуть нашу помолвку и сдержал слово!

Пусть жизнь лорда Тенли будет для тебя священной, Ролан! Это единственный друг, разделивший мои страдания, единственный человек, чьи слезы смешались с моими.

Я любила Шарля де Сент-Эрмина, я была его любовницей — вот страшный грех, и ты должен мне простить его!

Но зато ты стал виновником его смерти — вот тяжкое преступление, которое я тебе прощаю!

Теперь молю тебя, приезжай скорее, Ролан, ибо я не вправе умереть до твоего приезда.

Умереть — значит увидеть его, умереть — значит соединиться с ним, чтобы не расставаться никогда. Я счастлива, что умираю».

Почерк был четким и ясным, письмо было явно написано не в бреду, а в полном сознании.