XXII. ПРОЕКТ ДЕКРЕТА
Как видно, Бонапарт ждал брата. Войдя в свой кабинет, он ни разу не произнес его имени, но, храня молчание, несколько раз со все возрастающим нетерпением оглядывался на дверь. Когда наконец молодой человек появился, у Бонапарта вырвалось радостное восклицание.
Люсьен, младший брат главнокомандующего, родился в 1775 году, и в момент нашего рассказа ему было около двадцати пяти лет. Еще в 1797 году, то есть двадцати двух с половиной лет от роду, он стал членом Совета пятисот, где его, как брата Бонапарта, недавно избрали председателем.
Задуманные им проекты были как нельзя более по душе Бонапарту. Искренний и глубоко честный, убежденный республиканец, Люсьен поддерживал замыслы брата, полагая, что служит Республике, а не будущему первому консулу.
По его мнению, вторично спасти Республику мог только тот, кто уже спас ее однажды.
С такими мыслями он вошел в кабинет брата.
— Вот и ты! — воскликнул Бонапарт. — Я ждал тебя с нетерпением.
— Я так и думал, но надобно было улучить момент, чтобы ускользнуть незаметно!
— И это тебе удалось?
— Да. Тальма рассказывал какую-то историю о Марате и Дюмурье. Она меня заинтересовала, но я решил, что обойдусь без нее, и вот я здесь!
— Я только что слышал, как отъезжал какой-то экипаж. Человек, который проходил через прихожую, не видел, как ты поднимался по лестнице в мой кабинет?
— Этот человек был я. Отъезжающий экипаж был моим. Не увидев моей коляски, все подумают, что я уехал.
Бонапарт вздохнул с облегчением.
— Ну что ж, посмотрим, чем ты занимался сегодня! — спросил он.
— О, я не терял времени даром! Да!
— Готов ли декрет Совета старейшин?
— Мы составили его сегодня, и я тебе принес пока что черновик. Взгляни, не нужно ли там что-нибудь выбросить или добавить.
— Посмотрим! — воскликнул Бонапарт.
И, взяв из рук Люсьена бумагу, он стал читать:
— Это очень важная статья, — заметил Люсьен. — Я заставил поместить ее в самом начале, чтобы она сразу бросалась в глаза.
— Да, да, — согласился Бонапарт. И он продолжал:
— Нет, нет, — возразил он, — завтра, девятнадцатого. Бурьенн, измени дату.
И он передал бумагу секретарю.
— А ты уверен, что будешь готов восемнадцатого?
— Уверен. Фуше сказал мне позавчера: «Торопитесь, иначе я ни за что не ручаюсь».
— «Девятнадцатого брюмера», — повторил Бурьенн, возвращая бумагу генералу.
Бонапарт продолжал:
Он перечитал этот пункт.
— Хорошо, — одобрил он. — Никакой двусмысленности.
И стал читать далее:
Насмешливая улыбка скользнула по словно высеченным из камня губам генерала, но он не прекращал чтения:
— Прибавь, Бурьенн: «Все граждане окажут ему поддержку по первому же его требованию». Буржуа до смерти любят принимать участие в политике, и, если они могут быть нам полезны, надо доставить им это удовольствие.
Бурьенн исполнил приказание и передал бумагу генералу, который продолжал читать:
— Даты пока нет, — заметил Люсьен.
— Поставьте «восемнадцатое брюмера», Бурьенн. Надо, чтобы декрет захватил всех врасплох! Он будет утвержден в семь часов утра, и необходимо одновременно с утверждением, даже раньше, расклеить его по всему Парижу!
— А что, если старейшины откажутся его утвердить?
— Тем более оснований будет у нас его вывешивать, простачок! Мы будем действовать, как если бы он был утвержден!
— Нужно ли исправить также одну стилистическую погрешность, вкравшуюся в последний параграф? — с улыбкой спросил Бурьенн.
— Какую? — обиженным тоном сказал Люсьен, чье авторское самолюбие было задето.
— «Тут же», — продолжал Бурьенн. — В таких случаях говорят «тотчас же».
— Не стоит исправлять, — заметил Бонапарт. — Будьте спокойны, я стану действовать, как если бы там стояло «тотчас же».
После минутного раздумья он прибавил:
— Вот ты опасаешься, что декрет может не пройти, но я знаю очень простой способ, который обеспечит нам успех.
— Какой же?
— Надо созвать к шести часам утра членов Совета, в которых мы уверены, а к восьми часам тех, в ком не уверены. Когда соберутся преданные нам люди, — черт возьми! — нам будет обеспечено большинство голосов!
— Но как же так, одних к шести часам, других к восьми?.. — недоумевал Люсьен.
— А ты возьми двух секретарей, один из них ошибется, вот и все!
Тут он повернулся к Бурьенну.
— Пиши!
И, расхаживая по комнате, он принялся уверенно диктовать, как человек, заранее и давно все обдумавший. Временами он останавливался посмотреть, поспевает ли перо Бурьенна за его словами.
Бурьенн посмотрел на Бонапарта; тот, конечно, хотел сказать: «срочного». Но генерал не обратил
