спугнутых им, которые, махая крыльями, постоянно обдавали его струей сырого воздуха.
— Другой бы испугался и бросил все это, — думал про себя Самуил.
Наконец, после получасовых розысков и хождения в темноте, он заметил вдали слабый свет, как будто от потайного фонаря.
Он направился в ту сторону, и его глаза, привыкшие к темноте, вскоре различили трех замаскированных людей, сидевших под сводом.
Когда он подошел к ним довольно близко, он остановился, затаил дыхание и начал прислушиваться, но он трудился напрасно: он ничего не мог расслышать.
Однако, судя по их жестам, было очевидно, что они о чем-то потихоньку разговаривали.
Самуил подошел ближе, остановился опять и снова принялся подслушивать.
Но и на этот раз он ничего не мог услышать. Наконец, он решился.
— Это я, — смело закричал он, — свой! Самуил Гельб!
И он подошел прямо к замаскированным людям.
Услышав крик, все трое, как один, вскочили с гранитных плит, на которых сидели и бросились к лежащим возле каждого из них заряженным пистолетам. Но в темноте невозможно было целиться. У Самуила же, который видел их всех, было по заряженному пистолету в каждой руке.
— Ну, вот еще что выдумали! — сказал он спокойно. — Вы шумите и этим можете привлечь полицию. Это, вероятно, ваша манера принимать друзей? Я же говорю вам, что я ваш друг, Самуил Гельб! Но предупреждаю вас, что я стану защищаться и что раньше чем умереть, я сам убью хоть одного из вас во всяком случае. К тому же, что вам за прибыль убивать меня?
Говоря это, он все продвигался.
Замаскированные невольно испытывали действие его странного и дерзкого хладнокровия. Дула пистолетов опустились.
— Давно бы так! — сказал Самуил.
Он спустил курки, положил пистолеты к себе в карман, подошел вплотную к трем замаскированным фигурам.
— Несчастный, — начал один из главарей, которого Самуил признал по голосу за человека, говорившего с ним так строго и торжественно во время предыдущей его явки в суд. — Каким образом ты проник сюда? Разве тебе не передали предостережения? Говори, по крайней мере, шепотом!
— Буду говорить, как вам угодно тихо. И, пожалуйста, успокойтесь: никто за мной не следил, и я закрыл за собой тот вход, который известен только одному мне. Предостережение я получил, но именно ввиду того, что нет общего собрания там, наверху, случайная встреча дала мне повод предположить, что внизу, в этом подземелье, которое я, по всей вероятности, открыл раньше вас, может быть частное собрание. И, как видите, предположение мое до некоторой степени оправдалось.
— Так ты думаешь, чего доброго, что можешь вмешиваться в решения верховного совета?
— Я совсем не думаю ни во что вмешиваться. Успокойтесь, я пришел не навязываться, а предложить свое содействие.
— Объяснись, что ты хочешь сказать этим.
— Известно, что дела Союза несколько запутаны, и что вы, вероятно, находитесь в затруднительном положении. Посудите же сами! Разве я не имел права, иначе говоря, не был ли я обязан удвоить свою энергию, видя, что затруднительное положение усиливается, и явиться сюда предложить свои услуги?
— Разве ты по этой именно причине решился на такой опасный шаг?
— А какая бы могла быть другая причина? Разве у вас возникает сомнение в моем усердии? Вы, кажется, уже испытали меня, и, сколько помнится, я вполне оправдал ваше доверие.
Трио в масках начало советоваться между собой.
По-видимому, результат этих разговоров оказался благоприятным для Самуила, потому что начальник их обратился к нему с такими словами:
— Самуил Гельб, ты смелый товарищ. Мы верим, что ты честный человек, мы знаем, что ты умен и храбр. Это правда, ты действительно оказал услугу Союзу, ты поддержал достоинство нашей шпаги в дуэлях с изменниками, и мы очень сожалеем, что не можем отблагодарить тебя сегодня. За то, что ты пришел к нам так решительно и столь опасным путем, мы выразим нашу признательность яснее, чем на словах. Мы дадим тебе неслыханное, необычайное доказательство нашего доверия. Мы откроем тебе тайну нашего замысла освобождения родины, и ты по праву будешь присоединен ко второму разряду нашего Союза.
— Благодарю вас, — сказал Самуил, склоняясь перед ними, — клянусь всемогущим богом, что вы не раскаетесь, что оказали мне эту честь!
— Так слушай же, вот что произошло. От одного из нас, занимающего очень высокое общественное положение, было потребовано, чтобы он сегодня ночью выдал всех нас. Именно поражение Отто Дормагена и Франца Риттера — причина всей этой истории. Когда выяснилось, что они не могут присутствовать на нашем собрании, то, разумеется, решили, что будет вернее — сокрушить все, за чем невозможно было наблюдать, и пришли к тому заключению, что надо сразу покончить с нами. Дормаген и Риттер выдали слова пароля и все условные формальности входа в наши собрания. Тот из нас, который получил приказ выдать всех, не мог ослушаться, не обнаружив своего соучастия и не выдав себя, поэтому он должен был сообщить все полиции и поставил ее на ноги. Но он имел время предупредить и нас. Агенты полиции сторожат все входы, в которые должны были пройти все посвященные, они знают пароль и ждут. Так они прождут до завтрашнего утра, но никто не явится, и они уйдут с тем, с чем пришли, а мы избежим опасности.
— Значит, — сказал Самуил, — вы отделались только тем, что не состоялось собрание, но оно будет потом, вот и все.
— Действительно, это еще не великая потеря, — подтвердил и начальник, — у нас нет пока ничего срочного. Именно теперь наш самый лютый враг, император Наполеон, более, чем когда-либо велик и могущественен. Наши принцы и короли теснятся в его прихожих и наперебой друг перед другом добиваются чести быть приглашенными на его охоту. Никто не заботится, чтобы предпринять хоть какие-нибудь меры для обеспечения независимости Германии. Но события могут измениться. Кто поднялся, может пасть. А раз человек стоит на покатости, то иногда достаточно бывает какого-нибудь неожиданного толчка локтем, и он полетит вниз.
— Еще бы, — сказал Самуил, — когда представится такой удобный случай, то Самуил Гельб может еще вам послужить. А до тех пор скажите, что вы хотите?
— До тех пор необходимо, чтобы всегда наш, Тугендбунд, был вполне готов ко всяким случайностям, и чтобы главари его имели какое-нибудь место, где они могли бы видеться с посвященными. Эти развалины не могут уже более служить нам. Подземелье, где мы сейчас собрались, имеет только один выход, и мы рискуем все до единого попасть в руки полиции. Где же могут отныне происходить общие собрания? Вот вопрос, который мы обсуждали, когда ты прервал нашу беседу, вопрос жизни, а, может быть, и смерти. У нас нет в виду никакого места, которое бы мы считали надежным.
— Действительно, положение довольно-таки затруднительное, — сказал Самуил Гельб.
— Не знаешь ли ты какого-нибудь места, которое могло бы служить для тайных собраний? — продолжал начальник. — Нет ли где-нибудь такого непроницаемого убежища, где бы было много выходов, скрытых для наблюдения и открытых для бегства? Если ты найдешь такое место, то этим ты окажешь новую услугу Союзу, значительно большую, чем была первая твоя услуга.
Самуил задумался на минуту, а потом сказал:
— Вы застали меня врасплох. В данную минуту у меня нет ничего подходящего, но я постараюсь поискать, что означает у меня: я найду. Когда я все исполню, то как же мне передать вам это? Назначьте мне какое-нибудь место для свидания с вами.
— Это невозможно. Но послушай, можно сговориться следующим образом: каждый месяц, 15 числа, разъезжающий по району этой реки, близ которой ты живешь, будет являться к тебе и спрашивать тебя: Готово ли? В день, когда ты дашь утвердительный ответ, мы и встретимся с тобой.
— Превосходно! Спасибо! Вполне рассчитывайте на меня. Вы можете теперь разойтись. Вы нашли если не место, так человека, который отыщет вам его.
— Нам не нужно просить тебя сохранить все в тайне. Это такое дело, где ты так же рискуешь головой, как и мы.
Самуил пожал плечами в ответ.
