— Нет, нет! Это Трильби! — сказал Билли.
Тогда Лэрд начал доказывать, что даже если не принимать во внимание неспособность Трильби научиться петь правильно ввиду полного отсутствия у нее слуха и забыть о ее неприязни к Свенгали в прошлом, теперешняя ее внешность сильно отличается от прежней. Он тщательно разглядывал в бинокль ее лицо и нашел, что оно длиннее и уже, глаза гораздо больше и выражение их совсем другое; Ла Свенгали выше и полнее, плечи более широкие и покатые, и тому подобное.
Но остальные двое и слушать его не захотели, сочли его фантазером и заявили, что узнали даже ее старую манеру разговаривать — в ее теперешнем певческом голосе, особенно когда она берет низкие ноты. И они начали толковать о дивном ее концерте, как и все вокруг. Маленький Билли был в ударе, его дифирамбы отличались таким красноречием и прекрасным знанием музыки вообще, что произвели на них большое впечатление. Они очень обрадовались и почувствовали душевное облегчение, ибо тревожились за него, боясь, что после всего, что было в прошлом, ее внезапное появление будет для него слишком большим потрясением.
Казалось, он парит на крыльях счастья и страшно горд — непонятно почему! Глаза его горели новым огнем, будто вся та музыка, которую он услышал, не только вернула ему радостное ощущение жизни, но и удвоила его радость от встречи с ними. По-видимому, его страстная любовь к ней покрылась пеплом забвения — и слава богу!
Но Маленький Билли прекрасно понимал, что это не так.
Он знал, что старая любовь вспыхнула с новой силой, но она так огромна, что он еще не в силах осознать ее. Не чувствовал он еще и тех страшных мук ревности, которые в будущем привели его к гибели. Он дал себе отсрочку на сутки.
Но ему не пришлось ждать так долго. В ту же ночь, после короткого тревожного сна, он проснулся, сознавая, что поток захлестнул его; с неумолимой ясностью он понял, как безнадежно, отчаянно, мучительно любит эту женщину, которая могла бы принадлежать ему, но была теперь женой другого. Женой человека, стоявшего несоизмеримо выше его самого; ему она обязана тем, что стала самой прославленной женщиной в мире — царицей из цариц, богиней! Ибо что значил трон земной по сравнению с тем поклонением, которое она возбуждала в тех, кто видел ее и слышал! А как прекрасна она была! Как прекрасна! И какую, должно быть, чувствует любовь к человеку, который терпеливо учил ее и открыл ее гениальность ей самой и всему свету! А сам Свенгали тоже великолепен: высокий, властный — великий артист с головы до ног!
И воспоминание о них — рука об руку, учителя с ученицей, мужа с женой, улыбающихся в ответ на невероятный триумф, который они вызвали, — ударило по сердцу, ошеломило болью. Он вскочил с постели и заметался по тесной, душной комнате, призывая на помощь многолетнюю душевную летаргию, молясь, чтобы та вернулась, как желанная подруга, утишила его волнение, не покидала до самой смерти!
Куда было деваться, где искать спасения от воспоминания о сегодняшнем вечере, которое отныне будет вечно его преследовать, и от тех старых воспоминаний, что воскресли из могилы во всем своем великолепии и блеске.
Как быть, чем утолить неизбывную жажду видеть ее, слышать звук ее голоса — ежедневно, ежечасно, — как жаждет голодный нищий куска хлеба, глотка воды, крова над головой?
Тысячи мелких, трогательных, несказанно милых подробностей ее изменчивой внешности вставали в его уме; непередаваемые интонации этого нового чуда — ее прекраснейшего голоса — звенели в его ушах, пока он чуть ли не закричал от отчаянья. И сладостный яд несбыточных поцелуев —
И мрачная, неистовая ревность — несчастное наследие артистических душ, сынов Адама, — пытка для творческого, легковоспламеняющегося воображения, склонного к идеализации, и все же, увы! не строющего никаких иллюзий. Пробыв три или четыре часа в таком состоянии, Билли почувствовал, что больше не выдержит, безумие стояло у его порога. Кое-как одевшись, он вышел из комнаты и постучался в дверь к Таффи.
— Бог мой! Что случилось? — воскликнул добрый Таффи, когда Маленький Билли ввалился к нему в комнату со стоном: «О Таффи, Таффи, я, наверное, с-с-со-шел с ума!» И, дрожа всем телом, он отрывисто и бессвязно попытался поведать своему другу со всей искренностью, что с ним происходит.
Таффи, сильно встревоженный, вскочил, натянул брюки, уложил Маленького Билли в постель и сел рядом с ним, держа его руку в своей. Памятуя припадок, случившийся с Маленьким Билли пять лет назад, и боясь его повторения, Таффи страшно растерялся и не решался оставить его одного ни на минуту, даже чтобы разбудить Лэрда и послать за доктором.
Внезапно Билли разразился рыданиями, уткнувшись лицом в подушку, и Таффи интуитивно понял, что это к лучшему. Мальчик всегда был очень нервным, сверхчувствительным и пылким, не привыкшим к сдержанности, настоящим маменькиным сынком, никогда не посещавшим школы. Его эмоциональность была неотъемлемой частью его гения, а также его обаяния. Сейчас, спустя пять лет, хорошая встряска пойдет ему только на пользу. Через некоторое время Билли стал успокаиваться. Вдруг он промолвил:
— Каким презренным ослом вы должны меня считать, каким ничтожеством!
— Почему, дружок?
— За это идиотское поведение. Я действительно не мог с собой совладать. Я сходил с ума, говорю вам. Я всю ночь шагал по комнате взад и вперед до тех пор, пока она не закружилась вокруг меня.
— И я тоже.
— Вы? Почему?
— По той же причине.
— Что?
— Я любил Трильби так же, как и вы. Только она предпочла вас.
— Что? — вскричал Маленький Билли. — Вы любили Трильби?
— Уверяю вас, мой мальчик!
— Любили ее?
— Да, мой мальчик!
— Но она никогда об этом не знала,
— Нет, знала.
— Но она никогда мне об этом не говорила!
— Нет? Как это похоже на нее! Во всяком случае, я ей об этом сказал. Я просил ее выйти за меня замуж.
— Неужели? Когда?
— В тот самый день, когда мы повезли ее и Жанно в Медон и обедали у лесника, а она танцевала канкан с Сэнди.
— Ну — будь я… и она отказала вам?
— Как видите, да.
— Но почему же, почему она отказала вам?
— О, я думаю, что вы уже начинали пленять ее воображение, мой друг. Нас всегда опережает кто-то другой!
— Я — пленять ее воображение! Предпочла меня! Вам!
— Ну да. Это кажется непонятным — не так ли, друг-мой? Но о вкусах не спорят, как вы знаете. Она сама таких размеров, что, я полагаю, ей нравятся люди маленького роста, по контрасту, понимаете. По- моему, у нее сильно развит материнский инстинкт. Кроме того, вы красивы и не так уж плохи; у вас есть мозги, и талант, и дерзание, и тому подобное. А я довольно-таки тяжеловесный малый!
— Вот как, будь я неладен!
— Да, вот оно как! Я принял ее отказ, как видите, безропотно.
