– Ну вот! Я рад, что ты стала прежней. Мне куда больше нравится, когда ты шутишь, чем когда жалеешь себя. Ты сама знаешь: ты великолепная молодая женщина. – И я снова взглянула на мужа – о, если бы его похвалы согрели мне не только душу, но и тело. – Итак. Пожалуй, нам стоит поговорить о будущем. Как я тебе уже сказал, этот дом отныне твой. С библиотекой, со всем собранием предметов искусства. Ты можешь распоряжаться всем этим по своему усмотрению – за исключением кабинета. Это тоже часть сделки.
– А вы?
– Я нечасто буду беспокоить тебя. Мы станем появляться вместе на каких-нибудь государственных торжествах – если только от нашего государства еще что-нибудь останется. В остальное время я редко буду дома. Это все, что тебе следует знать.
– А он будет сюда приходить? – спросила я.
Он спокойно взглянул на меня:
– Он же твой брат. Для родни это только естественно. – Он слегка улыбнулся. – Дело в том, что в городе уже не так безопасно, как прежде. – Он немного помолчал. – Скажем так: время от времени он будет здесь появляться. Но не сейчас, не сразу. – Вы – тонкий политик, – заметила я.
Он пожал плечами:
– Мужчина должен управлять рабами, как тиран, детьми, как государь, а…
– …а женой – как политик, – закончила я за него. – Не уверена, что Аристотель имел в виду именно это.
Он рассмеялся:
– Наверняка. В остальном – поступай так, как хочешь. Сама решай. Только не губи свою жизнь, Алессандра. Ты бы поразилась, узнав, что творится в спальнях нашего благочестивого города. Подобные браки совершались и раньше. Но ты же не хочешь походить на других. Если бы мои ласки обременили тебя дюжиной детей, ты бы согнулась под тяжестью забот. Только подари мне единственного наследника – и я больше никогда не буду тебя тревожить. – Он помолчал. – Что касается твоего удовольствия… Что ж, это тоже твое собственное дело. Все, о чем я тебя прошу, – будь благоразумна.
Я глядела на свои руки. Внутри у меня болело меньше, чем раньше, хотя какое-то жжение все еще оставалось. Как узнать, появился ли ребенок в утробе? По наслаждению? А какого наслаждения я хочу больше всего в жизни?
– Вы позволите мне рисовать? Он пожал плечами:
– Я же сказал: делай все, что тебе нравится. Я кивнула.
– А еще я хочу увидеть французов, – твердо заявила я. – Я хочу сказать – увидеть вблизи. Когда в город войдет армия Карла, я хочу идти рядом, по улице, и своими глазами наблюдать, как совершается история.
Он сделал едва заметный жест:
– Что ж, хорошо. Ты увидишь их. Не сомневаюсь, это будет весьма торжественный въезд.
– Вы пойдете со мной?
– Не думаю, что без меня ты будешь в безопасности.
Между нами снова пролегло молчание – казалось, его имя витает всюду.
– А как же Томмазо?
– Теперь мы с тобой – муж и жена. Нам пристало появляться вместе. – Он поколебался. – Я поговорю с Томмазо. Он все поймет.
Я опустила глаза, чтобы мой муж случайно не заметил в них искорки торжества.
– Ну? У тебя есть еще какие-нибудь просьбы, жена?
– Нет… – я помедлила, – муж.
– Хорошо. – Он поднялся с кровати. – Прислать к тебе твою служанку?
Я покачала головой. Он нагнулся, и я на мгновенье подумала, что сейчас он поцелует меня в лоб, но он только легонько коснулся пальцами моей щеки. – Спокойной ночи, Алессандра.
– Спокойной ночи.
Он вышел из комнаты, и вскоре я услышала, как открывается, а потом закрывается за ним парадная дверь дома.
Через некоторое время жжение у меня между ног прекратилось, и я встала, чтобы помыться. Ходить было немного больно, а кожа на ляжке, куда излилось семя, покрылась коркой, зато его брезгливость спасла мою сорочку от пятен, и та свободно развевалась вокруг меня.
Я мылась осторожно, стараясь не разглядывать себя. Но, снова опустив сорочку, я провела руками по телу – просто для того, чтобы погладить шелк, льнущий к моей коже. А от груди и бедер мои пальцы двинулись ниже, к тайной ложбине. Что, если он вправду разорвал меня и теперь там останется неисцелимая рана? Ведь и у матери, и у тети остались разрывы после рождения крупных младенцев. Может, со мной уже произошло нечто подобное?
Я поколебалась, потом просунула руку чуть дальше, кончик пальца наткнулся на нечто, напоминавшее маленький бугорок обнаженной плоти, и тотчас же по всему моему телу пробежала сильная дрожь. Я даже не могла понять, приятное это ощущение или болезненное, но оно заставило меня затаить дыхание и вызвало трепет. Может быть, именно такое увечье нанес мне его детородный орган: оголил какой-то неведомый дотоле нерв?
Кого мне было спросить об этом? Кому я могла бы рассказать о том, что между нами произошло? Я быстро отдернула руку, и мое лицо вновь залилось краской пережитого стыда. Но любопытство оказалось сильнее боли, и на этой раз я приподняла край сорочки, и мои пальцы заново пустились на поиски того
