Китаец продолжает свой рассказ все на том же немного корявом французском. Но для девочки это не важно, ее интересует все, что касается его отца.
— Я сказал ему, все это так ново, сильно, я сказал, что мне ужасно расставаться с тобой. И он, мой отец, должен понять, что такое наша с тобой любовь, такая огромная, что никогда, никогда в жизни она не повторится.
Китаец плачет, произнося слова: «никогда в жизни».
— Но мой отец… ему плевать на все!
Девочка спрашивает, была ли в жизни отца вот такая любовь. Китаец не знает. Думает, старается вспомнить. В конце концов говорит, что несомненно была. В ранней молодости, с девушкой из Кантона, она тогда тоже училась в лицее.
Девочка спрашивает, рассказывал ли ему отец об этом.
— Никогда и никому, — говорит китаец и добавляет, — кроме моей матери, но когда уже все было кончено. Моя мать тогда страдала.
Китаец замолкает.
Девочка закрывает глаза, она видит реку возле дома из голубой керамики. Вспоминает, что возле дома, кажется, была лестница со ступеньками прямо в воду. Китаец подтверждает, что ступеньки действительно были и сохранились до сих пор, они для того, чтобы женщины из бедных семей могли купаться и стирать в реке свою одежду. Его отец часто ложился на кровать напротив этой лестницы и смотрел, как женщины раздеваются, спускаются в воду и смеются. И он, его сын, маленький китаец, он тоже смотрел вместе с отцом, когда достиг того возраста, когда разрешается смотреть на женщин.
Китаец говорит, что отец дал ему незапечатанное письмо, предназначенное для ее матери, хотел, чтобы он прочел его. Он прочел и возвратил отцу. Только совершенно забыл, что было в нем. В это девочка не поверила. Она сказала, что, конечно, сама уже никогда не увидит те ступеньки и женщин, спускающихся к воде, но будет помнить о них всю жизнь.
Китаец говорит, что зато может прочитать ей второе письмо отца, которое тот написал уже ему, его сыну: он, его сын, сначала тоже его потерял, но потом нашел: отец отдал ему это второе письмо после первого, которое было для матери. Китаец вынимает из кармана письмо, собираясь перевести его для девочки:
«Я не могу согласиться на то, что ты просишь меня, твоего отца. И ты знаешь об этом. После этого года, о котором ты просишь, для тебя будет уже совершенно невозможно расстаться с ней. И значит ты потеряешь свою будущую жену и ее приданое. Она уже не сможет любить тебя. И потому я настаиваю на тех сроках, которые были установлены нашими семьями».
Китаец продолжает переводить письмо отца: «Мне известно положение матери этой девушки. Ты должен навести справки и узнать, сколько денег ей необходимо, чтобы расплатиться с долгами за плотины против океана. Я знаю эту женщину. Она заслуживает уважения. Она была обворована французскими чиновниками в Камбодже. И у нее очень дурной сын. Что касается дочери, я никогда ее не видел. Я вообще не знал, что в этой семье есть еще и дочь».
Девочка говорит, что она ничего не понимает в письме отца. Она едва сдерживает смех, потом больше не может сдерживаться и громко смеется. Неожиданно вместе с ней смеется и китаец.
Китаец заканчивает перевод письма: «Через несколько дней мне будет известна дата их отъезда. Ты должен пойти повидаться с матерью сегодня же по вопросу о деньгах. Потом будет слишком поздно. Ты должен быть очень вежлив с ней, очень почтителен, чтобы ей не было стыдно принять у тебя деньги».
Когда китаец входит в дом матери, там уже сидят у стены прямо на полу и чего-то ждут еще два китайца. Это хозяева «Курильни Меконга».
Старший сын сидит в столовой за столом. Вид у него полусонный, он, словно, не очень понимает, что тут происходит. Бледное лицо, отвисшие губы кроваво-красного цвета — все выдает в нем заядлого курильщика опиума.
Младший брат, Пауло, тоже здесь. Пристроился у стены в столовой. Они с китайцем улыбаются друг другу. Младший брат улыбается совсем как сестра. Рядом с Пауло еще один юноша, очень красивый — это тот, кого называют Чанхом. Чем-то неуловимым он похож на младшего брата и сестру: возможно, выражением глаз, где затаился наивный, детский страх.
В этой сцене почти ничего не происходит. Никто не двигается. Никто ни с кем не здоровается.
Только трое китайцев спокойно обмениваются несколькими фразами. Потом замолкают.
Китаец — любовник подходит к старшему брату и объясняет ему:
— Они говорят, что подадут на вас жалобу. Это владельцы «Курильни Меконга». Вы их не знаете. Вы имели дело только с обслугой.
Старший брат не отвечает.
Появляется мать, она только что из душа, босая, в широком платье, которое сшила ей До из сампо, у нее мокрые, растрепанные волосы. Младший брат остается у стены, вдалеке от центра событий. Пожалуй, он заинтригован, ему интересно, почему по его дому бродит столько незнакомых людей.
Китаец смотрит на мать с жадным любопытством.
Она улыбается ему. При виде этой улыбки, китаец вдруг понимает, как похожи мать и дочь. Такой же улыбкой улыбается и младший брат.
Мать не придает никакого значения присутствию в доме третьего китайца, пусть даже так роскошно, по-европейскому одетому. Для нее все китайцы вышли из курилен.
— Сколько ты должен? — спрашивает она старшего сына.
— Спроси у них. Впрочем, эти мерзавцы все равно соврут.
Мать наконец замечает китайца, который совершенно ей незнаком:
— Это правда, мсье, то, что говорит мой сын?
— Да, мадам — отвечает китаец и добавляет, улыбаясь, — Простите меня, но они не уступят… ни за что… Боюсь, они не дадут вам уехать… Если хотите от них избавиться, лучше заплатить.
Мать обнаруживает, что третий китаец не заодно с теми двумя. Она улыбается ему.
Китаец разговаривает со своими соотечественниками по-китайски. Как только те узнают сына китайца из Голубого Дома, они сейчас же удаляются.
Старший брат спрашивает незнакомого китайца:
— А вы-то здесь зачем?
Китаец поворачивается к матери. И отвечает ей:
— Вы хотели видеть меня, мадам.
Мать пытается сообразить, кто это:
— Кто вы?… Я что-то не припомню…
— Вы не помните… Это насчет вашей дочери…
Старший брат смеется, словно это шутка.
— Что случилось с моей дочерью? — спрашивает мать.
Китаец не опускает глаза. Улыбается матери. Сегодня в нем чувствуется какая-то счастливая бесцеремонность, уверенность в себе, возможно, потому, что он наконец попал сюда, в этот дом, принадлежащий, хоть и нищим, но белым людям, и мать проявляет к нему явный интерес, смотрит на него, улыбается ему.
— Я думал, вам все известно: я ее любовник.
Молчание. Мать удивлена, но не очень.
— Давно?
— Два месяца. Так вы знали об этом?
Мать смотрит на старшего сына.
— И да, и нет… понимаете… в том положении, в каком я теперь оказалась… — неуверенно говорит она.
