конце концов главное.
Все засмеялись. Даже лысый Пиле, который благоговейно склонился над своей тарелкой, педантично, безостановочно поглощая неизмеримые количества, поднял голову.
— Здорово, — сказал он и погладил черные усы.
Затем умолк и снова погрузился в еду.
Прокурор торжественно поднял бокал.
— Господа, — сказал он, — по этому поводу давайте попробуем «пишо-лонгвиль» 1933 года. Отличное бордо к отличной игре!
Они снова чокнулись и выпили друг за друга.
— Черт возьми, господа! — изумился генеральный представитель, осушив одним глотком свой бокал и протягивая его судье. — Это колоссально!
Наступили сумерки, и лица собравшихся стали трудноразличимы. В окнах появились первые звезды, и экономка зажгла три тяжелых канделябра, при свете которых тени сидящих за столом рисовались на стенах как удивительные чашечки фантастических цветов. Задушевная, располагающая атмосфера, взаимная симпатия, изысканное обращение.
— Как в сказке, — изумился Трапс.
Защитник отер салфеткой пот со лба.
— Сказка — это вы, дорогой Трапс, — сказал он. — Мне еще никогда не попадался обвиняемый, который с большим душевным спокойствием решался бы на такие неосторожные высказывания.
Трапс засмеялся:
— Напрасные страхи, дорогой сосед! Когда начнется допрос, тогда уж я головы не потеряю.
Мертвая тишина, как уже было однажды. Ни хруста, ни чавканья.
— Несчастный вы человек! — простонал защитник. — Что вы хотите этим сказать: «Когда начнется допрос»?
— А что, — удивился Трапс, накладывая салат, — разве допрос уже начался?
Старики усмехнулись, хитро посмотрели друг на друга, заблеяли от удовольствия.
А лысый, все время сидевший молча, захихикал:
— Он этого не заметил, он этого не заметил!
Трапс смутился. Шутовская веселость показалась ему жутковатой. Это впечатление, правда, вскоре прошло, и он снова присоединился к общему веселью.
— Господа, извините, — сказал он — я представлял себе нашу игру более торжественной, официальной, более напоминающей зал суда.
— Милейший господин Трапс, — разъяснил ему судья, — для нас весьма ценно ваше удивление. Наша манера вести суд кажется вам непривычной и слишком легковесной, как я вижу. Но, многоуважаемый Трапс, все мы четверо, сидящие за этим столом, уже ушли на покой и освободили себя от груды ненужных юридических формул, протоколов, писанины, статей и всего того мусора, которым завалены залы наших судов. Мы судим, не оглядываясь на жалкий кодекс законов и на его параграфы.
— Смело, — заметил Трапс уже несколько отяжелевшим языком, — смело. Господа, это мне нравится. Без параграфов — это смелая мысль.
Защитник церемонно поднялся. Он отправляется подышать воздухом, сообщил он, прежде чем дело дойдет до каплуна и всего прочего, маленькая прогулочка для здоровья и одна сигарета будут весьма кстати, и приглашает господина Трапса его сопровождать.
Они спустились с веранды в ночь, которая наконец наступила, теплая и торжественная. Из окон столовой падали золотые полосы света на газоны и розовые кусты. Небо было звездное, безлунное, деревья стояли темной массой, и между ними едва можно было различить дорожки, по которым они побрели, поддерживая друг друга. Оба отяжелели от вина, покачивались, то и дело спотыкались, старались держаться прямо и курили парижские сигареты — красные точки в темноте.
— Боже мой, — вздохнул Трапс, — какая была потеха! — И указал на освещенные окна, в которых то и дело появлялся массивный силуэт экономки. — Приятно, все это приятно!
— Дорогой друг, — сказал защитник, пошатываясь и опираясь на Трапса, — прежде чем мы вернемся и схватимся с нашим каплуном, позвольте мне обратиться к вам с предупреждением, с серьезным предупреждением, к которому вы должны отнестись с доверием. Вы мне симпатичны, молодой человек, я испытываю к вам нежность, я хочу говорить с вами, как отец: мы гигантскими шагами приближаемся к проигрышу нашего процесса.
— Чепуха, — ответил Трапс и пробуксировал защитника по дорожке вокруг большой черной шарообразной группы кустов. Дальше был пруд, они нащупали в темноте каменную скамью и сели. Звезды отражались в воде, потянуло прохладой. Из селения доносились звуки гармоники и пение, слышался альпийский рожок, союз скотоводов веселился.
— Вы должны подтянуться, — предостерег защитник. — Противник захватил важные укрепления, мертвый Гигакс, так некстати вынырнувший из вашей безудержной болтовни, представляет страшную угрозу, все это очень скверно, неопытный защитник уже сложил бы оружие, но при некотором упорстве, используя все шансы и прежде всего если вы сами будете крайне выдержанны и осторожны, я, пожалуй, смогу еще кое-что спасти.
Трапс засмеялся. Это очень смешная игра, заявил он, надо ее непременно ввести в «Шларафии».
— Не правда ли? — обрадовался защитник. — Прямо оживаешь. Я совсем было зачах, милый друг, после того как вышел в отставку и оказался без дела, без своих привычных занятий и должен был в этой деревушке доживать свой век. — Что здесь может случиться? Ничего, только фён дает себя знать, вот и все. Здоровый климат? Без духовной деятельности — смехотворно. Прокурор был при смерти, у нашего хозяина предполагали рак желудка. Пиле страдал диабетом, я возился с повышенным давлением. Таков был результат. Собачья жизнь. Изредка мы собирались вместе, грустили, с тоской говорили о нашей старой профессии, о былых успехах — наша единственная скудная радость. И тут прокурору вдруг пришла мысль ввести эту игру, судья предоставил свой дом, а я свое состояние — ну да, я холостяк и, будучи не одно десятилетие адвокатом верхушки общества, отложил хорошенькую сумму, мой милый, трудно поверить, как оправданный разбойник из высоких финансовых кругов щедр к своему защитнику, это граничит с расточительством, — и наша игра стала источником нашего здоровья. Гормоны, кишечники, поджелудочные железы стали снова действовать безупречно, скука прошла, снова появились энергия, молодость, гибкость и аппетит. Видите? — И он, невзирая на свое брюхо, сделал несколько движений, которые Трапс с трудом разглядел в темноте. — Обвиняемых обычно играют гости, — продолжал защитник, после того как снова уселся. — Иногда местные жители, иногда туристы, а два месяца назад нам удалось приговорить немецкого генерала к двадцати годам тюрьмы. Он был здесь проездом с супругой, только мое искусство спасло его от виселицы.
— Грандиозно, — изумился Трапс, — такая деятельность! Но с виселицей — это что-то уж слишком, вы преувеличиваете, уважаемый господин защитник, ведь смертная казнь отменена.
— В практике государственного судопроизводства, — уточнил защитник, — но мы в нашей частной юридической практике ввели ее снова: именно возможность вынесения смертного приговора придает нашей игре такую напряженность и такое своеобразие.
— И палач тоже есть у вас, вероятно? — засмеялся Трапс.
— Разумеется, — подтвердил защитник с гордостью. — Пиле.
— Пиле?
— Удивлены, да?
Трапс судорожно глотнул.
— Ведь он скотовод и поставляет вина, которые мы здесь пьем.
— Трактирщиком он был всегда, — усмехнулся защитник добродушно. — Государственной деятельностью занимался только по совместительству. Почетная обязанность. Был одним из опытнейших специалистов своего дела в соседней стране, теперь уже двадцать лет как на пенсии, но все еще не утратил своего мастерства.
По улице проехал автомобиль, и в свете фар заклубился дым от сигарет. На секунду Трапс увидел защитника, необъятную фигуру в засаленном сюртуке, жирное, довольное, добродушное лицо. Трапс задрожал. Холодный пот выступил у него на лбу.
