1
Подметая кухню, Элиана любуется золотистыми рефлексами солнца на невысоких сосенках. В открытую дверь льется прохладный воздух. Перед домом небольшой садик. На этом острове все небольшое; в доме тоже: две маленькие спальни, маленькая гостиная с камином, крохотный туалет. Вполне достаточно; в этом убежище посреди моря она наконец займется сыном, который стремительно растет, она наверстает упущенное время, экономно расходуя сбережения в ожидании, когда дела пойдут на лад. Она прикинула, что с учетом пособия по безработице, пособия на оплату жилья и выплат на переобучение сможет продержаться пару лет, пока не придут лучшие дни. Все это время она посвятит интеллектуальным трудам, завершит книгу о Флоре Тристан, а затем следующую, куда более личную, где она расскажет о своей борьбе внутри ВСЕКАКО, о своих усилиях преобразовать эту корпорацию, о методическом уничтожении ее проектов, которые истреблялись в соответствии с холодной капиталистической логикой и пренебрежением, какое питают в этом мире к женщинам.
Орудуя метлой и совком, Элиана чувствует, как в ней поднимается ярость. Во-первых, потому, что этот райский уголок взят ею внаем, во-вторых, потому, что место это кажется ей жалким в сравнении с ее недавними мечтами. После обеда с Ольгой Ротенбергер она писала на листке бумаги столбики цифр, подсчитывая свои будущие расходы и доходы на десять лет вперед. Взлет карьеры во ВСЕКАКО позволил бы ей купить квартиру в Париже (семьдесят квадратных метров в пятом округе), весьма чувствительно повысив свой уровень жизни. Она потом нашла этот листок с планами и долго смотрела на него, рыдая, прежде чем выбросить в мусорный бак, а потом ей вспомнилась Перетта с ее кувшином молока.[23] Сейчас Элиана безработная. Давняя коллега сдала ей свой домишко на острове Йе на время пасхальных каникул. И вот Элиана сметает мусор и ищет удачную позицию, чтобы любоваться соснами и не видеть чудовищное строение из блоков, крытое металлической черепицей, что стоит за живой изгородью из туй по другую сторону садика. Элиана сейчас увязла в безликой жизни, и ей надо держаться, чтобы не упасть еще ниже. И когда ее уже полностью захлестнули мрачные мысли, вдруг слабая улыбка освещает ее сердце: она вспоминает, что час мести близок.
– Привет, Элиана.
Голос у Артюра стал басистей. Он входит в кухню – волосы растрепаны, глаза еще сонные. Примерно с минуту Элиана испытывает самое что ни на есть первобытное счастье, оттого что произвела на свет это красивое животное. Это юное существо – ее сын, и она вновь чувствует, как в ней ликует инстинкт, который одновременно приводит ее в восторг и вызывает отвращение:
Артюр спрашивает:
– Кофе готов?
С самого приезда на остров Йе Элиана постоянно переходит от восторга к ярости. В иные минуты она верит, что достигла душевного спокойствия, и вспоминает слова Ницше: «Все, что не убивает меня, делает меня сильней». Она отмечает, что после того, как потеряла работу, сын чувствует себя лучше, сама она стала спокойней; неприятности, свалившиеся на нее, спасли ее от очарованности властью. Но вскоре порыв этот уходит, и душа Элианы вновь погружается во мрак; накатывают приступы злобы, и она твердит себе, что ее хотели унизить; она завидует топ-менеджерам, которые в башне ВСЕКАКО продолжают манипулировать огромными суммами и процентными ставками; она ненавидит коллегу, которая сдала ей эту хибару (могла бы просто предложить пожить); она твердит себе, что не заслуживает такой серой жизни и этого дурака сына, который вопреки уговорам и запретам продолжает целыми днями сидеть перед компьютером и разговаривает с матерью с пренебрежительной вежливостью, словно желая ей сказать: «Да не пыжься ты и кончай бороться: ты всего лишь женщина и потому ничего путного в этой лавочке сделать не смогла».
Почти все время Артюр проводит в кибер-кафе. В день приплытия, как только они сошли с парома, его глаза компьютернозависимого почти тут же усмотрели на пор-жуэнвильской набережной вывеску «Интернет-курсы для подростков». Он категорически не хотел уезжать из Парижа, однако этот призыв в виртуальный мир мгновенно поднял ему настроение. Элиана пыталась бороться (она-то думала: сынок будет гулять, дышать свежим воздухом, заниматься спортом), но вскоре сдалась, подумав, что, может, хоть так он приобретет друзей. На следующее утро она настаивала, чтобы он записался на обучение, но теперь уже он сопротивлялся, предпочитая в одиночестве играть на компьютере в полутемной комнате. Элиана заставила его встать с постели. Вечером он вернулся сияющий и объявил:
– Просто классно. Инструктор – гениальная девка, круто сечет. Говорит, что взялась за это, чтобы чем- то заняться на каникулах. Она просто монстр информатики. Показала нам, как взламывать сети, правда совсем немножко…
Он расхохотался, а Элиана почувствовала легкий укол в сердце. Она вспомнила свой визит в Хакинг- клуб, свои пламенные декларации перед web-камерой, бесстрашное выступление против ВСЕКАКО. У нее остались славные воспоминания о юных пиратах, а поскольку теперь и Артюр приобщается к борьбе против коммерческого использования Интернета, у нее возникает ощущение, что он исправился, что отныне он станет достойным сыном своей матери. Может быть, часы, потраченные на сидение перед монитором, превратят его в революционера? Она, разумеется, не может этого утверждать, но тем не менее видит в нем, одетом как серфингист, но никогда не занимавшемся серфингом, обутом в кроссовки «адидас», но ни разу не бегавшем кросс, с аккуратно причесанными черными волосами, которым он старательно уделяет внимание каждое утро, да, да, видит вечно бунтующего подростка.
Сегодня Артюр, похоже, торопится вернуться в клуб. Наливая ему чашку кофе, Элиана спрашивает:
– Вчера было интересно в Пор-Жуэнвиле?
– Да, странствовали в сети до часу ночи. Знаешь, оказывается, действительно есть одержимые, которые вовсю стараются уничтожить любые формы слежки в Web, запутать следы и установить в нем свободу и анархию.
– Ух ты как! Мне нравится, когда ты так говоришь.
Артюр поворачивается к ней и, смеясь, скандирует, подняв кулак:
– Анархия! Анархия!
Элиана тоже смеется и спрашивает:
