полицейских врачей не прошло даром.
Приходится сделать привал.
Огонь разжечь нечем. Есть, в общем-то, тоже нечего — кроме остатков сухарей из пайка погонщицы и пачки бесплатной вермишели, обнаружившейся у кого-то в кармане. Есть вода — рядом бежит ручеек. Все молчат, до того устали.
Что мне делать? Я прекрасно понимаю, что единственное спасение для диких — в поселке трех родов… если он еще существует. Если нас примут. Скоро похолодает, выпадет снег, это не лето, когда в лесу можно жить просто так, в шалаше… Не говоря уже о том, что под боком у Завода никто не может быть в безопасности.
Прихватив разрядник, отправляюсь на разведку. Выбрав высокое дерево на краю леса, забираюсь на самую вершину. Смотрю на Завод: он скрыт желтым туманом. Бетонным панцирем темнеет саркофаг, торчат опаленные громоотводы, но что делается внутри, неизвестно.
Думаю о Хозяине. Почти вижу, как он сидит в рубке или бродит по темным коридорам, надев очки ночного видения. Чувствует ли он, что я совсем близко?
Ворота Завода закрыты. Каков запас энергии в аккумуляторах? Должен быть какой-то запас, на случай, если смена не придет или окажется негодной…
Я спускаюсь с дерева. Сажусь, привалившись спиной к стволу. Мне надо побыть одной. Мне надо подумать.
«Лана, пощади их…»
Что же это такое, выходит, я никого не щажу? И дикие в беде из-за меня, и друзья из трех родов погибли, да еще в городе неизвестно что делается? Бегу, как динамо-белка в колесе, но энергии во мне слишком много, поэтому подключенные к колесу лампочки взрываются, вместо того чтобы светить. Взрываются, взрываются…
Завод нельзя остановить, потому что погибнут люди. Заводу нельзя позволить работать, потому что люди гибнут уже сейчас. Нельзя, нельзя, нельзя!
Закрываю глаза. Мне представляется мембрана распадателя — в виде Огненного Кона, на котором я победила когда-то Царь-мать. Что-то очень важное, связанное с Заводом… Что-то, что я давно знаю, но о чем не думала, забыла за ненадобностью… Какие-то слова Хозяина… Или Головача?!
«Мембрана вибрирует, ощутив прикосновение человека, его тяжесть, его тепло. Эта вибрация вступает в конфликт с ритмом человеческого тела и разрушает его, высвобождая энергию. Человек рассыпается прахом. Пепел уходит в вытяжку. Датчики фиксируют поступление энергии на сенсоры…»
Я невольно ежусь.
«…Но ты сильнее, чем даже я думал. Твоей энергии хватило бы Заводу на целую неделю. Или даже больше».
Спасибо, не надо. Я хотела вспомнить что-то другое. Разговор с Головачом? Стихии взбунтовались… Завод переродился… Громоотводы оплавились…
Представляю бунт стихий. Как молнии лупят и лупят в громоотводы. Не щадя себя… Никого не щадя…
Простая мысль бьет в меня, как молния.
Я поднимаюсь, стараясь больше ни о чем не думать, закидываю разрядник на спину и, насвистывая с подчеркнутой беспечностью, иду к месту привала.
Дикие сидят, сдвинув головы, совещаются. Дети спят, укрытые чьими-то куртками.
— Ну что, готовы идти? — спрашиваю весело и небрежно.
— Ну ты и выносливая, — с уважением говорит Лифтер. — В тебе столько энергии — куда там Заводу!
Улыбка застывает у меня на щеках. Лифтер не знает, не может знать, о чем я думала. Он сам не понимает, что сказал.
Алекс замечает, что я изменилась в лице.
— Что с тобой?
— Зуб заболел, — говорю и сажусь рядом. — Шутки шутками, но надо идти. Скоро стемнеет.
— Мы тут говорили… — Мавр, видно, замерз, у него синие губы. — Как видно, в город нам дороги нет? А эти три рода… еще непонятно, как нас примут, верно?
— Оснуем четвертый род, — говорит Перепелка. — Только и всего.
Мельком вспоминаю пророчество Головача: «Оснуешь четвертый род…»
— А что с Заводом? — отрывисто спрашивает Алекс. — Они нас не достанут?
Перепелка быстро смотрит на детей. Я молчу.
— Да что с тобой? — Алекс подсаживается поближе. — Что ты видела? Что такое случилось?
— Я ничего… — Я запинаюсь. — Короче… я вижу путь, знаю, как… но я боюсь. Я не могу, я боюсь!
Они все смотрят на меня, будто я только что, у них на глазах, свалилась с ясного неба.
— Успокойся, — участливо говорит Перепелка.
— Не смеши мои сандалии, — фыркает Лифтер. —
— Ты ничего не боишься, — эхом отзывается Алекс. — Ты спасла нам жизнь. И не только нам. Ты прошла огонь и воду. Сильнее тебя я вообще никого не знаю! В тебе дикой энергии больше, чем во всем этом диком лесу!
Опять. Я берусь за голову.
— Лана? — тихо спрашивает Мавр.
Тогда я рассказываю им свой план. Пересказывая при этом слова Головача и Хозяина.
Они смотрят непонимающе. Девочка тихо стонет во сне, Перепелка кладет ей руку на лоб.
— В тот раз стихии взбунтовались, — говорю я. — Дали слишком много… энергии сразу. Так вот, бросить на распадатель сразу много энергии… очень много. Он, может быть, захлебнется. И Завод… не остановится, но переродится. Что-то изменится там, где ничего нельзя изменить. Но для этого, ребята, я должна идти на распадатель. Сама.
День клонится к вечеру. Над нашими головами сонно курлычет голубка. Мои друзья молчат. Смотрят на меня.
— Вот и все, — говорю очень тихо. — Выходит, нет другого пути. Ни для меня. Ни для кого.
— Что за синтепон! — очень громко говорит Лифтер, так что мальчик вздрагивает и просыпается.
— Это не синтепон, — глухо говорит Мавр. — Ты уверена, что это
Я сглатываю комок в горле. Мотаю головой:
— Я не уверена. Но это… мне кажется… должно сработать.
— Тогда я пойду с тобой, — резко, даже зло говорит Мавр.
Перепелка содрогается, будто ее коснулись раскаленным железом.
Я закрываю глаза. И в наступившей для меня темноте слышу голос Алекса:
— Если это сработает, то я тоже пойду. Я дикий уже много лет, кто скажет, что во мне мало энергии, горло перегрызу.
— Послушайте, — слабо говорит Перепелка. — Это безумие… И как вы… как мы войдем на Завод?
— Ты не пойдешь. Ты будешь с детьми.
— Мы тоже пойдем, — говорит мальчик.
Я скручиваю фигу и сую ему под нос.
— Кто-то должен остаться, ты понял? Кто-нибудь дикий должен остаться!
— Как мы войдем на Завод? — нервно переспрашивает Лифтер. — Мы не войдем! Ты сама говорила…
— Я знаю, как войти, — говорю. Внутри у меня пусто, спокойно и удивительно легко. — Я знаю.
Темнеет, когда мы входим в поселок. Мои спутники растерянно вертят головами, я же иду прямо к центральной площади и бью в набат — по праву Царь-матери. В конце концов, это звание у меня никто не отбирал.
Хлопают двери и ставни. Громко перешептываются люди, мужчины и женщины. На сердце становится легче, когда вижу, что они уцелели: братья, сестры, родители и дети тех, кого я увела на погибель. Они сбегаются на звук набата, на зов бегущей по селу новости. Не решаются подойти — замирают поодаль, глядя на меня, как на привидение.
У меня за спиной тесная группка. Огромный мускулистый Алекс небрежно придерживает разрядник — дулом в землю. Перепелка, прищурившись, разглядывает людей-волков. Мавр стоит справа от меня, Лешка слева. Лифтер прикрывает тыл.
Почти совсем стемнело.
— Зажгите огонь, — говорю властно.
Приносят факелы. В свете их вижу Ярого, и у меня падает сердце. Он стоит в толпе, в самой глубине, и за руку его держится… Да, я не ошиблась. Это Безымянная, и она беременна.
Тем лучше, думаю я. Еще одна оборванная нить. Еще один шаг к свободе.
— Мы из города, — говорю глухо. — Завтра мы остановим Завод. То есть не остановим, а… — Я не знаю, как объяснить, и потому запинаюсь.
— Откуда ты взялась? — резко спрашивает Безымянная. — У тебя хватило совести прийти сюда с того света? Где наши братья, ты, Царь-мачеха?!
— Ваши братья мертвы, — говорю я. И опять запинаюсь.
Толпа гудит.
Мавр делает шаг вперед — поджарый, хищный, безжалостный.
— Нам не нужно ваше одобрение, — его голос разом обрывает все разговоры в толпе. — Нам нужны от вас… эти, как их. Трембиты. Барабаны. Бубны. Все, что призывает дождь и гром.
Воцаряется тишина. Слышно, как шумит лес на далеких горах.
Перепелка крепче обнимает детей.
