теперь подчиненных, но только на Развияре лежало доверие властелина, и только на нем – ответственность за судьбу многих людей, живых, мертвых и обреченных.
Нижние Пещеры – скальный поселок, Развияр бывал там раз или два. Имя поселку дали пещеры, просторные, длинные, со многими выходами на поверхность, с подземными ручьями и озерами, со стенами, поросшими сытным мхом. Горцы разводили печорок и тем кормились.
Под горами зимой и летом бродили огромные стада. Когда печорки объедали мхи в одной галерее, их перегоняли в другую. Слепые, не жалующие солнце, эти твари доились и плодились в полной темноте, и горцы тоже редко видели свет, пропадая в пещерах. Их жены и дети жили в каменных домиках, прилепившихся к скале; из молока печорок делали сыры и квас, а шкуры шли на одежду и на обувь. Атакуя пещеры, зверуины рассчитывали подорвать снабжение замка, заполучить стада и перебить, а если повезет, взбунтовать местных жителей.
Дорога снова повернула, огибая гору. В рев потока на дне ущелья вплелись далекие крики, тонкий визг печорок и грохот камней. В темноте горели факелы, метались черные фигуры всадников, белесым киселем плыли стада – слепые, они катились вниз, к потоку, и Развияр вдруг понял, что зверуины вовсе не собираются угонять стада под покровом темноты. Они хотят утопить печорок, жестоко и просто.
Он почувствовал, как спирает дыхание – не от бега, от свирепой боевой ярости. Зверуины творили разбой, уверенные в своей безнаказанности, но во власти Развияра было восстановить пошатнувшийся порядок.
– Убивай поганых тварей!
Личинка не знала, кто такие «поганые твари». Знал Развияр, для приказа этого было достаточно. Неуловимые чудища, когда-то убившие надзирателя Роджи, четвероногие полулюди и их всадники, разбойники, обитающие в горах, нападающие на караваны, мечтающие об одном: срыть замок и сравнять с землей.
– Убивай!
Личинка взвилась и кинулась вперед. Для нее не существовало темноты, страха смерти, скальных выступов и ям. Она обрушилась, как проклятие, на головы разбойникам, и печорки, без того напуганные, стали в панике разбегаться по горам.
– Искать пастухов, – велел Развияр своим людям. – Пусть собирают скот, заворачивают обратно в пещеры. Скажите, соберут – будет награда, упустят – размажу!
Ему повиновались беспрекословно и молча. Пятеро стражников, подсвечивая себе фонарями, бросились в поселок – разыскивать выживших, вытаскивать из щелей, куда они забились, грозить и приказывать. Их фонари качались уже далеко, выше по склону, когда Развияр вспомнил слова властелина: прикажи им прикрывать тебя щитами…
И тут же он вспомнил, покрываясь холодным потом, что неправильно отдал приказ личинке. Теперь, если Развияра убьют, она улетит прочь либо накинется на своих.
Мерцая, как прогоревшая головня, огневуха тем временем настигла врага. Хрипло закричали полулюди, полетели на землю тела всадников. Двое или трое зверуинов кинулись в поток, предпочитая смерть в бурлящей воде. Прочие ринулись вверх – прочь от дороги и от поселка.
Огни рассыпались по склону. Четвероногие легко одолевали кручи, неприступные для человека, из-под их широких лап летели камни. Развияр видел, как поднимается пыль, освещенная факелами, как личинка огневухи преследует уходящих, а они рассыпаются веером, расходятся в стороны, а личинка только одна и раздвоиться не может.
Ополоумевшие печорки, разбегаясь, достигли места, где остановился Развияр. Тыкались в колени, не то сослепу, не то в поисках сочувствия. Их белая складчатая шкура, покрытая короткой шерстью, была прохладной и жесткой на ощупь.
Всадники побросали факелы и сделались невидимыми в темноте – Развияр знал, что они видят ночью так же хорошо, как днем, в то время как он был почти слеп. Огневуха металась, ее очертания размазывались, оставляя светящуюся дорожку, и Развияр, даже зажмурившись, продолжал видеть эти зигзаги.
– Давай! – шептал он, подбираясь все ближе. – Давай, скорее! Дави их!
Всадники валились на землю один за другим, но уцелевшие не впадали в панику и не спешили бежать. В поселке, где мерцали фонари стражников, заголосили, зазвенели железом о железо. Взвизгнула стрела; Развияр понял, что его заметили, что всадники ищут человека, которому подчиняется огневуха, и, скорее всего, успеют убить и его и товарищей прежде, чем личинка закончит свое дело.
Он выхватил оба клинка.
– Ко мне! Убивай всех, пока я жив, и вдвойне, когда я умер!
Он не заботился о том, чтобы правильно строить фразу. Все повторялось; в полутьме, слегка разбавленной близостью рассвета, перед ним вырос всадник на четвероногой твари, и лица обоих были закрыты шлемами. В жизни Развияра это был второй настоящий бой.
Получеловек скользнул, обходя Развияра слева, будто играя с ним. В красном свете отдаленного огня блеснул клинок – молниеносный, мгновенный удар сверху наискосок. Удар был тяжел, как сотня мешков с камнями, Развияр удержал его своим клинком всего на миг, но этого было достаточно, чтобы оставаться в живых еще некоторое время.
Получеловек пронесся мимо и развернулся у него за спиной, а навстречу выскочили еще двое, и повелительный голос закричал из темноты:
– Стреляй!
Развияр бросился на дорогу, пропуская над головой летящие стрелы. Сотник Бран учил его уклоняться, выдергиваясь, будто нитка из ткани боя, чтобы каждое следующее движение не могло быть известно противнику заранее.
«Я отдал правильный приказ, и что бы там ни было – я уже победил».
Вскакивая, он уловил движение за спиной и успел подставить короткий клинок. Ударил длинным, попал, услышал сдавленный крик. Трое всадников кружились каруселью, а Развияр раскачивался вперед-назад, чувствуя летящие из темноты стрелы, выдергиваясь, как нитка, из ткани предсказуемого, и стрелы пролетали там, где он был только что. Это длилось очень долго – несколько мгновений, несколько быстрых тактов.
Потом явилась огневуха, обдав жаром, ослепив. Всадники бросились врассыпную, и Развияр обнаружил, что ранен – легко, в правое предплечье, вскользь. Кожаный рукав сделался теплым и липким. Небо светлело, ломаной линией обозначились горы на востоке. Я отдал правильный приказ, подумал Развияр с удовлетворением. Если бы она не пришла – я уже валялся бы трупом.
Он обернулся к поселку, понемногу выступавшему из темноты. Десяток домиков, шалаши над входами в пещеру, источник в круге камней, и над источником – святым местом для всех здесь живущих – грубая каменная статуя. Надо было искать своих людей, надо было поднимать пастухов и собирать стада, потому что скоро выйдет солнце и многие печорки погибнут…
На плечи ему обрушилась страшная тяжесть. Когти впились в правое плечо и в левый бок. Развияр упал лицом вниз, придавленный телом врага, безвольный, как мешок с шерстью, оглушенный, и позволил тяжелым лапам трепать и трясти его, так что голова моталась, будто пуговица на нитке.
И только через несколько страшных мгновений, когда противник уже уверился в победе, Развияр что есть силы рванулся, в повороте стряхнул с себя когтистую лапу – вместе с лоскутами прочнейшей куртки – и чиркнул большим клинком, попав точно по голой шее зверуина, ниже застежки шлема. Пролилась капля крови, Развияра схватили за горло две человеческие руки – и обмякли; второй клинок, малый, прижимался к незащищенному горлу твари, чуть выше неглубокой кровавой зарубки.
Два глаза смотрели на Развияра сквозь прорези шлема. Человеческие глаза.
Вставало солнце. Пастухи, бледные и запуганные, похожие на своих печорок, собирали стада, попискивая в глиняные свистульки, покрикивая дрожащими голосами:
– А – мну! Иди! А – мну!
Стада разбрелись по всему склону, несколько десятков утонуло в бурной реке. Люди, пришедшие с Развияром, были все живы, двое ранены, один – тяжело. Его унесли в замок на носилках два местных подростка. Сам Развияр, с лицом, исцарапанным и разбитым о камни, в рваной куртке, с раненой рукой, стоял посреди селения, у источника. У ног его сидела огневуха, а чуть поодаль лежал, свернувшись
