– Оно прочитает нам лекцию о правилах хорошего тона, – задыхаясь, предположил Тимур.
– Можем же мы объяснить, – начал Антоша.
– А оно станет нас слушать?
Игорь обернулся через плечо:
– Что оно… Что это? Кто это? Скажите мне, может, мы с ума сошли? Может… Что это такое, что идет за нами, что это такое?!
Он повторял и повторял, и от частого употребления слова теряли смысл.
– Чтоэ тото коеч? Тоо ното кое?
– Нам надо разойтись, – сказал Тимур.
Витька, идущий впереди, обернулся.
– Если оно идет за всеми, у нас все равно нет шансов, – сказал Тимур. – Но если оно идет за кем-то одним…
«За мной…»
– …Тогда у остальных есть надежда, что оно отстанет.
– Принято, – сказал Витька.
Они остановились.
Справа по-прежнему тянулась кукуруза. Слева – пустое поле. Игорь подумал, что если уходить – так налево. Лучше видеть издалека того, кто идет за тобой, чем оглядываться каждую секунду и ждать, что вот сейчас из стеблей появится…
Он мигнул.
Лесополоса была теперь совсем близко. Безнадежно редкая – тополя в два ряда, да кое-какой подлесок. И зайцу негде спрятаться.
– Разбегаемся, – прошептал Тимур.
Он задержались еще на секунду. Переглянулись, понимая, что больше никогда не встретятся, и разошлись. Витька побежал направо вдоль лесополосы, Игорь свернул налево, Антоша кинулся в кукурузу, надеясь спрятаться. Тимур какое-то время стоял на месте…
А потом похромал вперед, по дороге, не оглядываясь и не видя, как на разбитый асфальт падает тень.
Эпилог
Эту историю рассказал нервный молодой человек в аэропорту Борисполь, у пыльного окна во всю стену, за которым видна площадь перед аэровокзалом и – в перспективе – дорога. Рейс задержали на полчаса. У молодого человека был билет через Франкфурт до Сингапура и только два часа стыковки во Франкфурте. Он сильно нервничал – как мне показалось, оттого, что мог опоздать на сингапурский рейс, и то и дело поглядывал через стекло на дорогу – взгляды были, как нервный тик.
Он рассказывал о приключениях своих друзей после свадьбы то в первом лице, то в третьем, путал имена и, казалось, сочинял историю на ходу.
– За самолетом ему не угнаться, – сказал он, ежесекундно поглядывая на дорогу. – И в Индонезию не доплыть. Вы знаете, я ведь из Сингапура лечу в Индонезию…
По радио объявили, что наш рейс задерживается еще на полчаса. Молодой человек, и без того бледный, сделался как синька.
– Я сейчас, – сказал он и пошел через зал к туалету. Он шел и то и дело оборачивался ко входу, туда, где сотрудники аэропорта пропускали пассажиров через рамку, а их багаж – через рентгеновский аппарат.
Он ушел, оставив летнюю куртку на сиденье, и больше никогда за ней не вернулся. Спустя несколько минут наступил переполох, из мужского туалета выскочили ревущий мальчик и его перепуганный отец, прибежала охрана, замелькали белые халаты, половину зала оцепили…
Я так и не знаю, что случилось с моим собеседником. Боюсь, инфаркт. Он был такой нервный.
Гек
Мы – невозможность в невозможной вселенной.
Он
Весь урок они сидели тихо, как мышки, но теперь то один, то другой начинал вдруг ерзать. Две минуты до звонка: Владка, укрывшись за спиной Олега, соорудил крохотный лук из прутика и нитки. Алена уже три раза посмотрела в окно, где над весенней травой дрожали крыльями бабочки. Света потихоньку дергала ее за косу, но Алена не обращала внимания.
Миша, не утерпев, поднял руку:
– Геннадий Евгеньевич, можно выйти?
– Сейчас прозвенит звонок, – он поглядел на часы. – Домашнего задания сегодня не будет…
Оживление в классе.
– Давайте напоследок все вместе повторим наше Главное Правило. Три-четыре! «Если мы увидим…»
Тридцать голосов зазвучали одновременно – звонкие и хрипловатые, веселые и заунывные. Павлик вечно тянет безо всякого выражения: «Если мы-ы уви-идим…»
– «Если мы увидим существо, похожее на ГЕК, мы не будем с ним говорить! Мы не будем к нему подходить! Мы быстро пойдем и скажем Геннадию Евгеньевичу!»
– Молодцы, – он взял с подоконника большой медный колокольчик. – А теперь – отдыхать!
И прозвенел звонок.
Дима
Меня зовут Дима, я истопник при школе, мне семнадцать лет. Сколько себя помню, мне всегда было семнадцать лет: я убираю в классах, ношу воду от колонки, готовлю ребятам горячие обеды. На последнем уроке, за минуту до звонка, из-за дверей класса несется Главное Правило: «Если мы увидим существо, похожее на ГЕК…»
Я видел существа, похожие на ГЕК. Их было много. Я был тогда Димой, истопником при школе, и мне было семнадцать лет. Один раз – в те времена Главного Правила еще не было – я пошел в лес за хворостом, зашел очень далеко и видел, как они приземляются.
Их машина, казалось, спалит весь лес, но потом от нее осталось всего лишь круглое пятно выжженной земли. Небольшое, пять шагов в диаметре. Я спрятался и видел, как открылась дверь и они вышли – существа, похожие на ГЕК, в костюмах с откинутыми шлемами.
Я убежал, потом вернулся. Я приходил туда день за днем; я уже понимал, что они не уйдут. Им нравилось здесь. Они хотели присвоить наш мир и наш лес.
Однажды существо, похожее на ГЕК, вышло из леса прямо к нашей школе. Я так испугался, что выронил метлу. Хорошо, что дети его не видели – они еще спали, потому что было раннее утро.
Существо ГЕК посмотрело на детей и на меня. Потом приложило палец к губам. Потом он ушел; я крался за ним. Я был очень смелый в то утро. Наверное, от отчаяния, что они заберут нашу школу.
Если бы я не крался, было бы гораздо лучше. Я подошел близко и все видел; существо, заходившее к нам в школу, смеялось и что-то рассказывало своим. Я думал, что нам конец, что оно рассказывает своим про нас.
Потом оно вытащило свое оружие и убило всех – за несколько секунд. Я так испугался, что у меня ноги вросли в землю. Он обернулся – и увидел меня.
Я даже не мог убежать. Он догнал меня в два прыжка и схватил. Он сказал: зачем ты смотрел? Я ничего не смог ему ответить. Он сказал: не бойся. Как тебя зовут? Я сказал: я Дима, я истопник при школе, но не только истопник, а еще и уборщик, и повар. Он сказал: пожалуйста, никому не говори, Дима, что ты видел. Очень тебя прошу.
Я понял – если я скажу, он убьет и меня.
Он
Вечером он развел костер для детей, они водили хороводы и ели поджаренный на прутиках хлеб. Прыгать через костер он не разрешил: мало ли. Костер большой, можно обжечься.
В полночь, когда все улеглись, он подтащил к кострищу складной стульчик и сел, глядя, как тлеют угли. Он любил смотреть на угли. Его успокаивало это зрелище.
Беспокойство приходило все реже. Беспокойство и чувство, что он что-то сделал не так. Нет, все
