В ее воспоминаниях нет красок, только тени, контуры…
Аальмар…
…телега трогается, из-под колес ловко выныривает рыжий петух со свисающим набок гребнем…
Девушка прерывисто всхлипнула.
Воспоминания… Тени. Аальмар… в ее сознании навсегда останется ее настоящим отцом. Любимым, обожаемым, всесильным и могучим, властелином мира – но отцом, отцом, и то, что они сейчас собираются сделать…
Кровосмешение.
Колени ее дрогнули. Весь ужас, накопленный поколениями ее предков, весь липкий кошмар перед кровосмесительной связью… С отцом – нельзя, нельзя! Запрещено небом, запрещено людьми, запрещено всеми поверьями и легендами, запрещено самой природой – нельзя!
– Малыш мой… Девочка моя…
Она медленно сползала на ковер.
– Что с тобой?
– Нельзя, – прохрипела она, еле удерживаясь в сознании. – Нет, нет…
– Что с тобой?!
Крылья ее сорочки безвольно откинулись. Аальмар схватил ее, прижимая обнаженным телом к своему обнаженному телу дико рванувшись, она оттолкнула его руками и ногами:
– Нет! Только нет! Отойди! Нет…
Она упала на ковер, и ее вырвало. Так природа проклинает кровосмесителей, так она мстит тем, кто попробует ослушаться.
– Уйди! – кричала она, сотрясаемая судорогами. – Уйди, нельзя! Только нет! Не прикасайся ко мне!..
– Тиар!!
Крики и плач. Грохот и проклятия. И медленно, медленно кренится пол…
Валится дом? Чтобы погрести их обоих под развалинами?..
Звон разбиваемого стекла. Осколки на ее плечах, зев опустевшей черной рамы, светильник отражается в чьих-то округлившихся глазах…
Вики. Он стоял под окном! Он стоял и будто бы ждал – и вот она свалилась прямо в его онемевшие, трясущиеся руки.
– Тиар?!
И в зубчатом проломе окна над ее головой – искаженное судорогой лицо с остановившимися глазами.
Срывающийся голос подростка:
– Тиар, тебя… обидели?!
То, что случилось потом, иногда являлось к ней в снах.
Будто бы она бежит по равнине, несомая ветром, безумная, не умеющая остановиться.
Будто ее догоняет и подхватывает парень с дрожащими руками, с тяжело бухающим сердцем, с больными беспокойными глазами:
– Тиар…
И будто бы за спиной у них, там, где был дом, разгорается черное пламя.
Хотя на самом деле никакого пламени не было…
Она уже снова бежит. Она никогда не узнает.
Или?..
Глава четырнадцатая
Он брел, прихрамывая, спотыкаясь о коряги, трогая руками кору мрачных одутловатых деревьев, оглаживая поднимавшийся по стволам мох; время от времени он подбрасывал носком башмака палые листья, любуясь произведенным листопадом и оставляя на желтом осеннем ковре некрасивую борозду. Он шел, ни на секунду ни останавливаясь и не на миг не задумываясь. Просто шел и узнавал места.
А возможно, это места узнавали его; ему казалось, что еловые ветви обличительно тычут ему в грудь, а береза, наоборот, успокоительно кивает верхушкой, а рябина подсвечивает ему путь красными гроздьями, от которых ни света, ни тепла…
Он шел долго, очень долго – но ни на минуту не допустил мысли о том, что заплутал, сбился с дороги. И наградой ему был овраг, который выполз откуда-то из чащи и преградил его скорбный путь.
Игар поднял голову. Высоко в ветвях колыхалось полотнище паутины – старое, ветхое, изорванное ветром, забытое.
– Я пришел, – сказал он шепотом.
Полотнище паутины равнодушно качнулось. Заколебались ветви; на голову Игара высыпались три или четыре сморщенных листочка.
