некоторой властью – наверняка большей, нежели в той, прежней жизни. Здесь всем плевать, нищий ты или вельможа, здесь все равны, но упавший духом умирает дольше и гаже…
А он, Игар? Кем станет в мире Пещеры он сам?..
Два дня он говорил себе, что скоро что-нибудь придумает. Обманывал себя, откладывал на потом – пусть сторожа успокоятся, забудут, заснут… Он вырвется, он уйдет, сумел пробраться и выбраться тоже сумеет…
Теперь, глядя в серо-голубое небо, он понял внезапно, что больше никогда не увидит Илазу. И ничего больше не увидит, кроме этих осыпающихся стенок, неровных дыр в земле и жутких полусгнивших лиц. И что его собственное лицо скоро станет таким же, потому что женщина без кожи, та, что все порывалась его обнять, теперь выследила его убежище и несколько раз уже приходила…
Пока его защищает авторитет Скаля. Пока он еще «человек оттуда», но уже завтра придется выбирать между полноправной жизнью в Пещере и арбалетной стрелой в глаз…
Потому что там, на посту, только его и ждут. Он не умеет летать, он не ползает под землей, как крот, он заперт, как мышь в мышеловке, заперт, заперт…
Сверху посыпался песок вперемешку с мелкими камушками. Игар отпрянул – но то был Скаль. Человек в бинтах пощадит пришельца, не коснется его; впрочем, если Игару суждено приобщиться к миру Пещеры, лучше, чтобы приобщил его именно Скаль. Не так обидно…
– Почему ты мне помогаешь? – спросил он шепотом.
Скаль тяжело облокотился о крохкую известковую стенку. На покрытом бинтами лице ничего нельзя было прочитать.
– Почему, Скаль?..
– Потому что ты похож на меня. Тоже…
Он попытался усмехнуться; Игар сжал зубы:
– Нет… Я никогда… таким как ты. Ты сильнее…
Скаль молчал. Его единственный продолговатый глаз смотрел с непонятным выражением.
– Мне не выйти, – сказал Игар шепотом. – Никогда.
Скаль не ответил.
– Мне не выйти, – Игар почувствовал, как загнанная внутрь тоска подступает к горлу. – Мне никогда не найти… ее…
– Кто она тебе?
Игар прикрыл глаза. Илаза… Как далеко. Прохладная кожа, горячие губы…
– Нас сочетал Алтарь, – сказал он медленно.
Продолговатый глаз прикрылся.
– Я хотел спасти ее, – проговорил Игар с короткой усмешкой. – Я не сумел спасти ее. Я уже проиграл… Уже, – голос его дрогнул. Скаль, – это решение пришло к нему прямо сейчас и показалась в этот момент единственно правильным, – ты бы не мог прикончить меня как-нибудь по-быстрому… Я уже устал, у меня сил не хватит, чтобы… жить, как ты…
Продолговатый глаз смотрел теперь сквозь него. Игар отвернулся, чтобы не видеть проступающих сквозь бинты гротескных черт.
– Ее звали Каммиа, – медленно сказал Скаль. – У нее были зеленые глаза… И, знаешь, такие желтые… как спелая дыня… такие волосы. И у нас остались двое сыновей… И они где-то там живут. А я их оставил… потому что у сыновей бабки и деды, любящие родичи… а она, как бы она здесь… без меня?..
– Вы встретитесь в золотом чертоге, – сказал Игар затем только, чтобы не молчать. Скаль вздохнул:
– Нет… Но она умирала счастливая. Я клянусь тебе, Игар.
Илаза умрет в одиночестве.
Он глухо, отчаянно, насмерть боролся с приступом совсем уж тошнотворной тоски; Скаль стоял рядом и смотрел. Он многое здесь повидал за этот год; видывал, наверное, и новичков, еще только тронутых болезнью, не умеющих поверить в свою судьбу, вопрошающих истерически за что, а почему именно я?!
– Вставай, Игар…
Что-то в этом голосе заставило его похолодеть. Скаль сейчас решит за него, и правильно сделает… Но как это бывает, посвящение в болезнь?! Разрешение вопросов, нисхождение судьбы… как?..
– Вставай, Игар… Солнце садится. Пойдем.
Стражей было пятеро, и все они то и дело поглядывали в сторону Пещеры. Безумец, стремящийся туда, заслуживает наказания; всякий же, выходящий оттуда, смертельно опасен. Его нельзя касаться, его надо загнать обратно, а лучше убить и тело сжечь…
Вот только обитатели Пещеры предпочитают, как правило, жизнь, даже жалкую, даже мучительную. Обитатели Пещеры очень редко лезут под стрелы – ну разве что помутившись в уме, от полного отчаяния…
Этот, страшный, как ночной кошмар, возник внезапно и ниоткуда. И он не был сумасшедшим – он был из тех, что тянут за собой других. В болезнь, в могилу, протянуть руку и схватить, и стражник, дежурящий на рубеже, в секунду превращается в узника, жалкое бесправное существо, обреченное на медленную смерть…
В стане возникла паника. Этот, явившийся из страшных снов, подволакивал ногу – но бежал все равно быстро, за ним развевались по ветру ленты грязных бинтов…
