только покачивались на волнах цветные поплавки – межевые знаки, обозначающие, где чей надел.
Один поплавок двигался. От него полукругом расходилась волна…
Два поплавка!
Они купались вдвоем!
Я потрогала воду кончиками пальцев. Бр-р. Холодная.
У меня и в мыслях не было ни за кем подсматривать. Просто, уж если ты маг дороги, у тебя сами собою обостряются зрение и слух. Тем более ночью; я отошла подальше и села на траву.
Они выбрались на берег, не глядя друг на друга. Быстренько оделись. Я в это время деликатно разглядывала слизняка, ползущего по стебельку ромашки.
– Посмотри, какое небо, – сказал принц.
Я тоже посмотрела вверх. Луны не было, зато горели звезды. Именно горели: их было здесь мало, но каждая сияла, как небольшой прожектор.
– Мне кажется, это твои глаза смотрят на меня сверху, – сказал принц.
Я вспомнила слова Оберона: «Если не будет Королевства – ни один влюбленный не скажет: ее глаза как звезды. Он скажет: у нее богатый отец, женюсь-ка я…»
Но принц-то каков! Я-то думала, что у них с Эльвирой – война!
– Ты преступник, – сказала принцесса. – Государственный преступник. И я – преступница. Скажи, тот белобрысый парень в страже – он в самом деле…
– Да. Он не любит об этом говорить. Но он палач, а не стражник. И я видел его работу.
– Правда?!
– Это было до того, как ты к нам пришла. Дело о государственной измене.
Сделалось тихо.
– Александр, – наконец сказала Эльвира. – Я согласна умереть. Если мне предложат выбирать, быть с тобой или…
Я потихоньку улеглась в траву. Влюбленные вздохи – не по мне, я их по телевизору в сериалах наслушалась, скукота, короче. Но о каком преступлении они говорят? И при чем здесь палач? И не того ли белобрысого они имеют в виду, что не давал стражникам браниться при мне?
Если дать сейчас знак, что я здесь, – выйдет просто неприлично. Один выход – подождать, пока они уйдут. А пока уши заткнуть, что ли?
– Ты доверяешь Лене? – спросила Эльвира.
Вот и затыкай после этого уши!
– Совершенно, – сказал, подумав, принц. – Она благородный человек.
– Но ведь она предана Оберону?
– Разумеется. Но она уже имела множество случаев на меня донести – и не сделала этого.
– Если она узнает нашу тайну…
– А что нам скрывать? За нами – естественное человеческое право на жизнь и судьбу. Кто сказал, что Королевство – превыше всего? Королевство, а не наша любовь?
И они стали целоваться при звездном свете. Я легла на пузо, закрыла глаза, оперлась подбородком о ладони: имеют же влюбленные люди право на уединение?
А вот что у них за тайны – подумаем завтра.
Назавтра выяснилось, что поселение речных земледельцев не подходит для Королевства. Собственно, это всем было сразу понятно, кроме меня.
– Мало места, – сказал Гарольд, видя мое разочарование. – Это же тупик, понимаешь? Где тут город строить, какой тут порт, на мелкой-то речушке? Хутор, одним словом.
– Тут скалы кругом красивые…
– Одних скал мало! Мы должны выйти на берег моря.
– Так что нам – снова тянуться через эту пустошь?!
Гарольд сдвинул брови:
– Ты присягала на верность Королевству? Через пустошь, через что угодно, под землей, если прикажут!
Так можно всю жизнь проходить, подумала я обиженно. Но вслух ничего не сказала.
День мы провели, отдыхая. Стражники соорудили удочки и ловили рыбу на берегу зеркального озера; я присматривалась к белобрысому. С первого взгляда он не отличался от прочих, но, если призадуматься, кое-какие различия все-таки находились. Например, у него не было герба на плаще. И вооружен он был не мечом, как прочие, а топором странной формы. Этот топор болтался у него на спине даже тогда, когда он азартно следил за поплавком…
Он палач?
В каждом Королевстве должен быть палач? Неужели Оберону случалось выносить смертные приговоры?
И что за тайна у принца и Эльвиры (кроме того, естественно, что они целуются при звездах)? Целоваться – дело нехитрое, вряд ли за это рубят головы. Но почему они говорили о преступлении?
Эх, если обо всем задумываться – мозги засохнут. Влюбленные всегда молотят чушь. Это и в сериалах показывают; я решила не заморачиваться ерундой.
Попросила у белобрысого удочку на полчаса – и вытянула огромную серебряно-розовую рыбину.
В тот же день оказалось, что не только я хотела бы остаться здесь, на лужайке, не только мне сводит челюсти при мысли о новой дороге в никуда, по никудышным землям. Из поселения, где отдыхали принцессы, был послан гонец к королю.
Гонец до короля не дошел (местные вообще робели и не осмеливались приближаться к шатру), а передал письмо первому встреченному человеку из Королевства. И этим человеком, как назло, оказалась я: сняв сапоги и подвернув штаны, я бродила по щиколотку в воде, пытаясь поймать нежно-розовую лягушку, которая никак не давалась в руки. Это была необыкновенная, резвая и красивая тварь, она будто дразнила меня, всякий раз выскальзывая из-под пальцев. Наконец я захватила ее двумя руками – вместе с пригоршней донного ила, вместе со стебельками травы и мелкими камушками, но поймала-таки! Лягушка была здесь, она возилась и щекотала мои ладони, оставалось только вымыть ее, как старатели вымывают золото из песка, и рассмотреть…
– Господин! Добрый господин, маг дороги!
Я обернулась. Плечистый дядька, усатый, серьезный и одновременно напуганный, держал в перепончатых лапах свернутый трубочкой лист.
…Письмо не было запечатано, и по дороге я его случайно прочитала. Их высочества Ортензия и Алисия уведомляли короля Оберона, что измучены дорогой, восхищены миром речных жителей и намерены остаться здесь навсегда, вне зависимости от того, какое решение примет Королевство.
Оберон был у себя, и его, по счастью, не отвлекали никакие важные дела. Я нерешительно вошла в шатер и остановилась у порога.
– Что случилось, Лена? Кто тебя напугал?
Я протянула ему письмо. Вот уж не думала, что придется выступать в роли почтальона Печкина. Оберон просмотрел письмо сперва мельком, потом еще раз, внимательнее.
– Ты прочитала?
– Случайно. Оно развернулось…
– Брось, я не собираюсь тебя ругать. Что ты такая нервная?
– Вы же не отрубите им головы… за измену?
– У тебя прямо мания – всем рубить головы. Послушай: если бы Алисия и Ортензия хоть на минутку поверили, что я их здесь оставлю, они не написали бы такого письма ни за какие коврижки. Ну подумай, что им тут делать? Быть смирной женой при донном земледельце ни одна не согласится. А принцессы здесь не нужны – нет такой должности, понимаешь? Так что это письмо – каприз в чистом виде, еще одна попытка привлечь внимание Александра…
Он выглянул из шатра и приказал кому-то:
