барахталась над самой землей, будто утопающая курица.
Время шло. Я снова выглянула из-за дерева. Опять рассказывал Уйма – глаза его горели, он складывал ладонями «домик». Противник слушал, лицо его было хмурым. Я хотела крикнуть, что нам пора, что мы теряем время, что Принц-саламандра может куда-нибудь отлучиться, – но, открыв уже рот, так и не решилась прервать этот жуткий поединок.
Тени деревьев укоротились, описали полукруг и выросли снова. Я нашла земляничную поляну, поела и развлеклась. Уйма и старый палач все так же сидели друг против друга, все так же говорили по очереди. Палач нервно дергал себя за бороду. Уйма восседал, как статуя, и, стоило только старику закончить – без малейшей паузы заводил новый рассказ.
Они сбились только один раз.
– Это уже было! – услышала я с того места, где собирала землянику. Кричал палач, в его голосе были визгливые, истерические нотки. – Было-было, ты проиграл!
Я обмерла.
Что ответил Уйма, расслышать нельзя было. Людоед говорил, не повышая голоса.
– Было! Было! – надрывался палач. – Что недоговорил? Начало-то такое же самое!
Уйма снова что-то ответил. Палач заорал – и вдруг осекся. Свистящий голос Уймы полился дальше. Я осторожно выглянула из рощи; Уйма рассказывал, как ни в чем не бывало, палач сидел, ссутулившись и глядя в землю. Шевелил губами. Вспоминал оригинальный способ казни?
Привалившись спиной к дереву, я сползла на траву и села, подтянув колени к животу. Ну когда уже это кончится? Ну когда?
Кончилось неожиданно. Я, кажется, задремала и очнулась от того, что голоса в ложбинке больше не бубнили. Я тряхнула головой, выглянула…
Старый палач сидел, закрыв лицо руками. Уйма, шевеля губами, пересчитывал деньги из его кошелька. Я наконец-то осмелилась подойти.
Максимилиан сидел там, где утром я поила его водой. Обычно бледное лицо его было зеленым. Ну точно как ряска в пруду. Я ахнула:
– Макс! Что с тобой?
Он посмотрел на меня мутными глазами, наклонился в сторону, и его вырвало на траву. Я отступила.
– Железяки возьмешь? – не отнимая ладоней от лица, спросил старик. – Клещи? Сверла? Тесак? Топор?
– На что мне твои железяки, – снисходительно бросил Уйма. – Хотя топор, пожалуй, сгодится. Не ржавый хоть?
– Смеешься, сопляк! Из такой стали королевские мечи куют!
– Ну давай.
Максимилиан сидел, скрючившись, сжавшись в комок.
– Лена, – сказал Уйма. – Развяжи его.
Не дожидаясь, пока меня попросят дважды, я подскочила к Максимилиану и чиркнула посохом по веревкам. Руки некроманта повисли – точно как тогда, в Соляной Бездне.
Старик снял с себя перевязь с огромным топором в чехле. Бросил к ногам Уймы:
– На. Подавись. Если придешь в город на мое место наниматься – учти, что платят мало, работы много, пиво кислое, бабы тощие…
– Не приду я наниматься, – Уйма зевнул. – Ступай, уважаемый. Спасибо за науку.
Палач сверкнул глазами, но ничего не сказал. Закинул за плечи похудевший мешок (сыр, хлеб, картошка, еще какие-то продукты горкой лежали на примятой траве) и заковылял прочь.
Глава 18
Огненный шар
– Ну что ты такая прибитая?
Я в самом деле шла, не поднимая головы. Хлеб, сыр, остатки вкусного мяса – все пропало в глотке людоеда, да еще бледный Максимилиан немного подкормился. А у меня аппетит как отрезало. И вот мы шагали по дороге: Максимилиан, свободный и притихший, Уйма с топором за плечами, я с посохом в опущенной руке. И было у меня на душе почти так же гадко, как в подвалах Принца-деспота.
– Что случилось, Лена? На кого ты дуешься, жритраву?
– А тебе какая разница? – огрызнулась я.
И тут же не удержалась:
– Что же ты раньше не признавался, что ты палач?
– Я? – людоед искренне удивился. – Ну ты, это… Врагов я ел, это бывало. А палачей в нашем племени не держат. Нет такой должности.
– Это не должность, – я смотрела под ноги. – Это призвание.
Максимилиан молчал. Я ждала, что он брякнет какую-нибудь гадость, но он молчал и смотрел под ноги. Это был совсем другой Максимилиан: соревнование двух палачей так на него подействовало, что он стал, кажется, ниже ростом сантиметров на пять.
И Уйма долго молчал. Я уже думала, что он не захочет продолжать разговор на эту тему. Но он сказал тихо, с упреком:
– Вот ты, значит, в школу ходишь. Книжки читаешь. Телевизор смотришь, про который мне Оберон рассказывал. А у нас на островах ни книжек, ни телевизора. Только сказки. Ну традиция такая, детям на ночь сказки рассказывать, чтобы спали хорошо! Вся сказка – три слова, жил такой-то, встретил врага и победил его. А потом на полчаса – что он с этим врагом сделал. И всякий раз по-разному. Детишки же не любят, когда одно и то же! Они нового ждут!
Я подняла голову. Уйма глядел возмущенно, будто я оскорбила его в лучших чувствах.
– Так ты ему детские сказки пересказывал?
Максимилиан свернул к обочине, склонился, и его снова вывернуло наизнанку.
– Ну обычай у нас такой, – Уйма развел волосатыми руками. – Что я могу сделать?
Стемнело. Собрались тучи, начал накрапывать дождик. Уйма шагал беззвучно, плыл над землей – ни топота, ни вздоха. Максимилиан сопел, хлюпал носом, иногда даже поскуливал; ему было тяжело удерживать заданный Уймой темп, он то отставал, то нагонял людоеда жалкой семенящей трусцой.
Я сама с трудом удерживалась, чтобы не перейти на бег. Магу не к лицу трусить вдогонку за людоедом. Я устала, запыхалась, отстала на десять шагов, потом на двадцать, и вот, когда я готова была уже махнуть рукой и сесть отдыхать на обочину – Уйма вдруг остановился.
Он смотрел в небо. Я сперва догнала его – неторопливо, стараясь дышать потише. И только потом проследила за его взглядом.
Казалось, за близким горизонтом бушевал пожар. В тучах, как в мутном зеркале, отражались красные сполохи.
– Это что?
– Это перевозчики, если хочешь знать, – сказал Уйма, не отрывая взгляда от горизонта. – Огненные шары.
Максимилиан стоял, закрыв глаза. Плечи его поднимались и опускались. На бледном лице поблескивали дождевые капли. С неба лило все сильнее.
– Дождь, – сказала я нерешительно.
– И что?
– Ну спрятаться бы. Под какой-нибудь елкой. Ночь на дворе…
Уйма наконец-то посмотрел на меня. Потом – искоса – на некроманта. Мальчишка едва держался на ногах.
– Ладно, – неожиданно согласился людоед. – Все равно до пристани еще… Смотри!
Я разинула рот. Из-за холма поднималось солнце – круглое, пылающее, вот оно вылезло наполовину, вот приподнялось над горизонтом, освещая все вокруг слабым красным светом, вот поднялось выше… И замерло, будто решая, что делать теперь.
Прошла длинная и страшная минута, прежде чем я поняла: это не солнце. Это полный огня воздушный
