громоздились на земле хибары и помосты, и еще какие-то странные сооружения, а вокруг не было ни души. Ни голосов, ни шагов, ни лая, ни скрипа колес – в тишине слышались только неясное царапанье, шорох и возня, будто в огромную спичечную коробку затолкали майского жука величиной с дом.
– Перевозчик! – крикнул Уйма, нарушая эту жуткую тишь.
Приоткрылась деревянная дверь, висящая на одной петле. Выглянул старикан лет девяноста, желтый и морщинистый, лысый, зато с длинной белой бородой.
– Ну?
– В страну вулканов свезешь?
– Пятьсот монет, – старик не обрадовался и не удивился.
– Триста.
– Четыреста пятьдесят, – старик опять-таки не выказал никаких эмоций, будто все вопросы и ответы были расписаны наперед.
– Триста.
– Четыреста.
Уйма отцепил от пояса кошелек. Бросил старику. Тот не поймал, разиня. Кошелек ударил его в грудь, заставив покачнуться, и шлепнулся на пол. Звякнули монеты. Старик поморщился, потирая ребра:
– Тут триста пятьдесят.
– Так мы летим или уходим?
– Летите, – старик подцепил кошелек босой ногой, поднял его ловко, как обезьяна, перехватил рукой и сунул за пазуху. – Где вам надо в стране вулканов?
Мы переглянулись.
– Мы ищем Принца-саламандру, – сказала я прежде, чем Уйма успел вмешаться.
Стариковская лысина – от бровей и, наверное, до затылка – взялась мелкой рябью морщин. Кажется, мои слова слегка поколебали его скучное равнодушие.
– Мало с вас взял, – сказал он после длинной паузы.
– Сделанного не воротишь, – сообщил Уйма, искоса зыркнув на меня круглым бешеным глазом.
– Ладно, – старик решился. – Вам, стало быть, в столицу ихнюю надо, ко дворцу. Под такое дело лучший шар запущу. Пошли.
Мы прошли вслед за ним через покосившуюся дверь и оказались в квадратном дворике. Над головами нависал горячий шар. Царапанье, шорох и возня стали громче, они доносились из шара, изнутри. А посреди дворика, опутанная веревками, стояла огромная странная штука, я с первого взгляда даже не поняла, что это такое. А когда поняла, то так и застыла с разинутым ртом.
Это был костяк! Вернее, одна только грудная клетка с ребрами. К позвоночнику крепились цепи, ведущие вверх, к шару, а внутри, где когда-то помещались легкие, сердце и прочие потроха, была устроена кабина для воздухоплавателей. Я так и встала – к земле приросла.
– Ловко, – сказал Уйма. – Это где же водятся такие птички?
– Где надо, – вежливо сообщил старик. – Голову-то пригни, а то таких здоровых мы обычно не перевозим.
Уйма пробрался внутрь, через секунду я увидела его сквозь ребра, как сквозь решетку. Теперь, когда он упомянул о «птичках», я и сама догадалась, что скелет, похоже, птичий, а значит, легкий. Вот только зачем? Что им, трудно было обыкновенную корзину смастерить?
Некромант стоял и смотрел на это уродливое чудо, видно, и на него устройство шара произвело впечатление. Тем временем старик-перевозчик влез на шаткую лестницу (мне казалось, что он вот-вот свалится) и длинной палкой заколотил по темно-красному горячему боку.
Шорох сделался громче. Послышалось шипение, а потом и свист. Шар стал разгораться изнутри, с каждой секундой становясь все ярче и горячее. Я отпрянула – таким жаром пахнуло в лицо. Старик тонко закричал и заругался, и в следующую секунду я увидела угловатые тени, которые метались там, в шаре, внутри. С каждой секундой они становились все яснее, потом сквозь полупрозрачную оболочку прямо на меня уставилась зубастая морда – глаза горели, из пасти вырывался белый огонь.
– И-и-и! – завизжал старик. – Вз-и-и! Пошли! Снулые твари, холодцовые кишки, давай, сволочи, в столицу, во дворец, чтобы вам всем повыздыхать! Вз-и-и!
И так, визжа и ругаясь, он что есть сил колотил палкой по шару. Оболочка чуть вздрагивала, а цепи, удерживающие шар на земле, натягивались все сильнее.
– Чего уставились? – крикнул перевозчик нам с Максимилианом. – Сейчас отвалит!
Некромант первый кинулся в костяную кабину, к Уйме. Я испугалась, что останусь одна, подхватила посох и побежала за ним. За секунду до того, как мне впрыгнуть внутрь, старик отпустил одну якорную цепь. Шар дернулся вверх, и костяная кабина вдруг оказалась почти в двух метрах надо мной. Старик кинулся к другому якорю, а я от страха подпрыгнула, взлетела ввысь на два человеческих роста и ухватилась за волосатую руку Уймы.
Цепь упала, я слышала ее глухой звон. Шар рванулся так, что нас чуть не распластало по деревянным перемычкам, соединяющим ребра и образующим пол. На секунду я увидела внизу перевозчика. Похоже, мне во второй раз удалось его удивить – он стоял и смотрел нам вслед, разинув рот.
Наверное, никогда не видел раньше, чтобы люди так прыгали.
Глава 19
Страна вулканов
Итак, мы летели.
Над нашими головами все сильнее разгорался шар, наполненный не горячим воздухом и даже не огнем, как я раньше себе представляла, а непонятными тварями, изрыгавшими пламя и легко тащившими нас как раз туда, откуда дул довольно сильный ветер.
– Это против законов физики, – сказала я, щелкая зубами. Меня бросало то в холод, то в жар, и не только из-за волнений. Воздух в небе был ледяной, зато сверху, от шара, так шпарило, что без ветра можно было превратиться в барбекю.
– Ерунда, – отмахнулся Уйма. – Ты радуйся! Летим…
Некромант молчал. Он боялся высоты: сидел, зажмурившись, вцепившись в желтое птичье ребро. Кажется, если мог бы – даже уши прижал к голове, как испуганный кот.
Огненные обитатели шара визжали, как пар в скороварке, шипели и шелестели, задевая изнутри плотную оболочку. Похоже, старик здорово раздразнил их и палкой, и обидными словами. Теперь они распалялись все больше, и шар поднимался все выше.
– Я думала, перевозчик с нами полетит, – сказала я, поближе придвигаясь к Уйме.
– Я тоже думал, – признался людоед. – Как этими пискунами управлять?
– Ими нельзя управлять, – сказал Максимилиан с закрытыми глазами. – Это огнекусы. Их запихивают в шар, покуда они в яйце. И тогда зашивают на веки вечные. Они там вылупливаются и внутри живут всю жизнь. А жизнь у них длинная. Они откладывают новые яйца, и оттуда вылупляются новые огнекусы. И так всегда.
– И никогда-никогда не вырываются на волю? – спросила я сочувственно.
– А если вырываются, – Максимилиан еще плотнее втянул голову в плечи, – то взрыв получается такой, будто взлетела на воздух пороховая башня.
– Да?!
Мы с Уймой одновременно подняли головы, но не увидели ничего, кроме птичьего позвоночника. Сквозь частокол желтых ребер пробивались жар и красный свет.
– И часто они взрываются?
Максимилиан не ответил. Он был бледнее рыбьего брюха и дышал ртом – ко всем бедам, его еще и укачивало.
Мы долго молчали. Свистел ветер, шипели и шуршали взрывоопасные огнекусы, навеки заключенные в шаре. Я смотрела вниз – мы летели под высокими облаками, и земля была видна отлично. Горы делались все моложе и выше, и почти на каждой верхушке сидела крепость, как птичье гнездо. Присмотревшись, можно было разглядеть, что все твердыни полуразрушены и брошены.
– Здесь гмурры, – задумчиво сказал Уйма.
– Кто такие гмурры?
