– Заинтересованный свидетель… – он умело выделил слово «заинтересованный».
Губы Аланы шевельнулись – но я не разобрала слова.
– Когда начались убийства? – я прищурилась, как заправский допросчик. Лейтенант смотрел сквозь меня:
– В последние дни весны.
– Я пойду к судье, – мягко отстранив руки Аланы, я шагнула вперед. – Я пойду к бургомистру… Пусть меня спросят. Я поклянусь жизнью, что человек по имени Луар Солль не совершал тех ужасных преступлений, в которых его обвиняют. Мало того, что он по природе своей не в состоянии быть убийцей – но в последние дни весны он был далеко, и я кровью поклянусь, что это так! – я говорила все громче, и губы мои тряслись.
Лейтенант помолчал. Отвернулся:
– Мне приказано взять преступника… Не мое дело судить, виновен он или нет.
– Возьмите меня с собой, – я ухватила лейтенанта за рукав. – Сейчас же. Я всем докажу… Пусть меня пытают. Я покажу под пытками. Ну?
Он стряхнул мои руки:
– Не мое дело. Если даже полковник Солль считает, что он виновен…
По неслышной команде стражники вскочили в седла. Я чувствовала взгляд Тории; он походил на зависшую в воздухе мертвую птицу.
– Он невиновен!
– Должен предупредить вас, госпожа, – лейтенант обращался к Тории, – что в случае, если господин Луар появится здесь, следует немедленно дать знать… в город. Властям. Я рассчитываю на… ваше благоразумие.
Тория медленно кивнула – так, будто слуга просил ее о двухдневном отпуске.
– Он невиновен!!
Всадники вихрем вылетели за ворота – а я бежала за лошадью лейтенанта и даже запустила вслед ссохшимся комком земли, но, конечно, промахнулась…
Я еще долго выкрикивала посреди дороги грязные ругательства – когда поняла вдруг, что за спиной у меня кто-то стоит. Подавилась очередным проклятием; не оборачиваясь, поняла, кто это.
– Это неправда. Не верьте. Это ложь…
За моей спиной молчали. Я всхлипнула:
– Все… Его… я не верю, что господин Эгерт… Он не мог. Признать Луара… Нет. Или он совсем рехнулся, – внезапно озлившись, я забыла, о ком говорю. – Своего собственного сына…
Я осеклась. Вот это оговорка, Светлое Небо… За такие оговорки сразу язык долой. Калеными щипцами.
– Да, – медленно сказал Тория. – Конечно, ты права.
Рука ее скользнула по моему плечу; обернувшись, я увидела, как она уходит в дом – сгорбленная, будто старуха.
На другой день я, отягощенная думами, шлепала посреди двора мыльным бельем; Алана, молчаливая и сосредоточенная, пускала здесь же, в корыте, деревянную лодочку. Под моими руками рождался пенистый шторм лодочка прыгала на волнах, и Алана деловито подправляла ее хворостинкой.
Нянька возилась на кухне – одно время я слышала ее вздохи да грохот посуды. Потом в доме сделалось тихо; еще спустя минуту старуха появилась в дверях черного хода, и выражение ее лица заставило меня прекратить работу.
– Деточка, – нянька неуверенно улыбнулась Алане, – поди-ка… Тебя мама зовет.
Алана оставила свою лодку; перевела взгляд с няньки на меня. Некоторое время мы неотрывно глядели друг другу в глаза.
– Я боюсь, – сказала она наконец. Нянька в дверях громко всхлипнула.
– Ерунда, – отозвалась я спокойно. – Ничего с твоей лодкой не случится. Я посторожу.
На лице ее проступило недоумение; пытаясь разгадать мои слова, она сама на минуту поверила, что ее страхи относятся именно к лодке.
– Беги, – не давая ей времени опомниться, я легонько подтолкнула ее в спину. На платьице осталось мокрое пятно; машинально вытирая руки о передник, я смотрела, как Алана идет к дому. Не раз и не два мне показалось, что она готова развернуться и задать стрекача.
Губы няньки шевелились; дверь за обоими тихонько затворилась, а я присела на трухлявую плашку, как-то сразу ощутив немыслимую, многодневную усталость.
Лодочка покачивалась на спокойной мыльной глади. Тугие бока пузырей переливались радужными пятнами и беззвучно лопались; пена в корыте таяла, как весенний снег.
– Ты доволен, Луар? – спросила я шепотом.
Ответом был далекий стук копыт.
По моей спине пробежал мороз. Не двигаясь с места, я комкала в пальцах мокрый передник: опять? Может быть, за мной? Как я сказала вчера – пусть пытают… Я покажу под пытками…
Впору было бежать в дом – но я сидела, вцепившись в передник, не пытаясь справиться с оцепенением.
