пожалела, что Флер мало гостила, а когда кучер накрывал колени Флер пледом, прошептала:
– Не будьте слишком жестоки с бедным Дензилом Чевиотом. Он поглощен страстью.
Но единственное, что жадная Долли получила за свои мучения, – это кивок хорошенькой головки мисс Родни и упрямый изгиб розовых губок, обычно таких нежных и улыбающихся.
Долли смотрела вслед экипажу, понимая, что больше не может рассчитывать на Дензила, и с тоской размышляя о том, какой ливень долгов обрушится на ее глупую голову. Гнев мужа уже звучал у нее в ушах.
А Флер наслаждалась каждым мигом своего длинного путешествия из Найтсбридж-Грин в Эссекс. Она весело болтала со своей верной служанкой Молли, которая была у нее с двенадцати лет. Эта была простая и прямая молодая женщина, преданная матери Флер.
– Нет на земле леди прекраснее, чем Элен Родни, вашей дорогой матушки, – время от времени говорила она Флер. – Благослови ее Господь.
Сегодня Молли была более покорна и менее разговорчива, чем обычно. На вопрос Флер, что ее беспокоит, молодая женщина покраснела и тяжело вздохнула.
– Уж не больна ли ты, моя дорогая Молли! – воскликнула Флер.
На это служанка пожаловалась, что больна не телом, а душой, и поведала, что она в первый раз влюбилась в одного из слуг миссис де Вир, которого звали Ноггинс. Флер вспомнила этого человека, который чистил серебро и большей частью работал в буфетной. Обыкновенный молодой мужчина с рыжими волосами, хотя, на взгляд Молли, он обладал всеми достоинствами. Ну-ну, подумала Флер и улыбнулась про себя, бедная Молли совсем не красавица и Ноггинс был первым мужчиной, который обратил на нее внимание.
– Бедная Молли, тебя разлучили с поклонником, и ты, наверное, очень несчастна. Что я могу сделать для тебя?
Молли горячо заверила мисс Родни, что сделать она ничего не может. Ноггинс обещал ей вести себя умеренно и уважительно до того дня, когда они смогут пожениться.
Приехав домой, Флер уже не думала о любви, а Молли была слишком занята, чтобы плакать по Тому Ноггинсу. Нужно было сделать очень многое. Поторопить ленивых слуг, поставить свежие цветы в комнату леди Родни, приготовить праздничный обед для возвращающихся родителей.
Позже Флер надела платье из бледно-голубого шелка, которое особенно нравилось ее отцу, и украсила волосы незабудками. Она сидела в комнате, как прелестная картинка девической красоты, прислушиваясь, не раздадутся ли звуки копыт по гравию. Как же задерживаются ее дорогие! Будет очень жаль, если обед остынет.
Через некоторое время Флер начала волноваться и позвонила Молли. Она хотела поговорить с кем- нибудь, так как была очень встревожена: давно уже стемнело, а сэра Гарри и леди Родни все еще не было.
Флер взволнованно посмотрела на свою служанку.
– О, Молли, наверное, произошло несчастье.
– Нет, нет, мисс, – прошептала служанка, хотя сама испытывала какое-то мрачное предчувствие.
Флер сплела длинные изящные пальцы.
– Что могло задержать их? Если бы мы могли связаться с Дувром и выяснить, когда приплыл пароход… Но, увы, мы не можем этого сделать.
«Если он приплыл», – мрачно подумала служанка, но не осмелилась произнести это вслух. А в комнате для слуг говорили об этом. Вайлер, дворецкий, вспомнил о страшном шторме, который был несколько лет назад, когда мисс Родни была еще совсем ребенком. Тогда утонул один из пароходов.
Около десяти часов наконец послышался шорох колес по гравию. Краски вернулись на лицо Флер, и она бросилась в холл.
– Наконец-то они возвращаются, Молли. О, слава Богу!
Она не стала ждать слуг и сама открыла тяжелую входную дверь.
Порыв ветра закружил оборки ее веселого платья. И холод, почти смертельный, пронизал девушку, когда она увидела человека, выходящего из экипажа и идущего навстречу ей; приветствие родителям замерло на ее губах. Это был ее кузен, Арчибальд де Вир собственной персоной. Человек, с которым она распрощалась только сегодня утром.
Он выглядел напряженным и серьезным в своем толстом сером плаще. Медленно пройдя мимо девушки, он снял шляпу и закрыл за собой дверь в дождливую ночь.
– Флер, мое дорогое дитя, – начал он и остановился, не в силах продолжать дальше.
Душу Флер обуял такой ужас, что в это мгновение она не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Прикованная к месту, она смотрела на кузена Арчибальда. Прежде чем он снова заговорил, она уже осознала, что кузен не мог быть вестником чего-то утешительного. Она дико смотрела на него, желая знать правду, пусть даже ужасную. Тогда де Вир, который несмотря на свою посредственность был добр и от души жалел Флер, откашлялся и хрипло заговорил опять:
– Увы, мое дорогое дитя, то, что я скажу, не принесет вам ничего, кроме горя.
Молли стиснув руки, подошла ближе, ее лицо стало бледным от того, что она услышала. Флер пронзительно закричала:
– Мама!.. Папа!.. Что с ними случилось? Поколебавшись, Арчибальд сказал ей то, что она должна была узнать. Долли послала его сюда, дав двух самых быстрых лошадей, чтобы передать несчастной девушке дошедшую до Лондона новость.
Пароход, утром покинувший Шале, не дошел до Дувра, и никогда не придет. Один из ужаснейших за всю историю летних штормов разбил маленькое судно возле английского побережья. Детали трагедии еще не были известны, но береговая стража сообщила, что пароход утонул и никто не спасся.
