старых слуг заметили, что они никогда не видели собаку более дружелюбной к кому-либо. Это могло принести огромную пользу.
Раббина продолжала говорить, а ее грубые пальцы теребили пучок крапивы, которая росла рядом с ними. Певерил последовал ее примеру и пробормотал себе:
– Ухватись покрепче за крапиву, и тогда они не обманут тебя. Да, я должен последовать примеру этой маленькой девушки. Я провел слишком много времени, рисуя прекрасные портреты, собирая лилии, глупо мечтая. Сейчас я должен действовать, даже если потребуется жестокость, ибо насилие применено к той, которая является идеалом моей души. Господи, дай мне силы и мудрость, в которых я очень нуждаюсь!
Он не услышал, что Раббина сказала ему, но схватил ее за руку.
– Ты когда-нибудь видела баронессу? Ты бы сделала для нее добро, даже если будешь подвергать себя опасности? – сказал он хрипло.
Раббина кивнула головой.
– Я видела ее однажды и подумала, что она самая красивая и жалостливая. Я охотно бы сделала добро и ей, и вам, мистер Певерил, кто был так добр ко мне.
– Тогда ты сделаешь, – сказал Певерил.
Глава двенадцатая
Флер неподвижно лежала под изорванным в клочья бельем и кружевом. Она не осмелилась двигаться, пока не стемнело. Чуть раньше она выпила немного супа, которого миссис Динглфут принесла ей, да и то только потому, что женщина силой заставила ее сделать это.
– Мы не заставим тебя голодать до смерти и не позволим говорить людям, что его светлость поступил с вами жестоко, – сердито проворчала женщина. – Выпей все до капли!
Миссис Динглфут ушла, замкнув за собой дверь, а Флер ощутила ужас от белой овчарки, лежащей у одного из окон, которое было оставлено открытым, чтобы дать животному свежего воздуха, поскольку ночь была очень теплой.
Собиралась новая гроза; черные тучи накатывались из долины. Света не было, и Флер только смутно могла различать очертания овчарки, но хорошо слышала ее тяжелое дыхание. Флер чувствовала, как пот стекает по ее конечностям при одной мысли, что животное может прыгнуть на нее и вонзить свои клыки в ее плоть. Она лежала в оцепенении, хотя ей было необычайно неудобно. Ей не позволили ни умыться, ни расчесать волосы. Ее губы были сухими и воспаленными; она еще полностью не выздоровела после родов. Воспитанная как деликатная леди, она никогда прежде не испытывала такого грубого насилия и лишения таких вещей, как теплая вода и мыло, щетка и расческа для ее волос, чистое белье. Она не верила, что какая-нибудь живая леди когда-либо испытывала нечто подобное от рук своего мужа. Неужели намерение Чевиота состояло в том, чтобы довести ее до сумасшествия и тем самым освободить свою совесть и чувствовать себя правым, замкнув ее от мира?
Ночь казалась необычайно долгой. Она не могла спать от напряжения и сознания, что боится двигаться из-за животного, охраняющего ее.
Вдруг она услышала низкое рычащее урчание Альфы. Флер села, ее сердце забилось быстрее. Что услышало животное? Что-то или кого-то? Ведь была, наверное полночь.
Протирая глаза, Флер увидела у окна косматую лапу все еще рычащего пса. Но дальше наступило удивительное зрелище. Альфа перестала рычать и неистово завиляла хвостом. Странно, сказала себе Флер, должно быть, животное услышало знакомые шаги.
Тем временем над подоконником поднялось смутное очертание мужской головы, и она услышала шепот:
– Альфа… добрая душа… хорошая девочка… лежать, Альфа… возьми это…
Флер приложила к губам кончики пальцев, не смея поверить, что она узнала голос. Альфа ушла в угол и начала грызть какой-то лакомый кусочек, который явно понравился ей. В следующий момент стройный мужчина запрыгнул в комнату и бесшумно двинулся к Флер. Позади кровати он остановился и посмотрел на Флер. Она уставилась на мужчину, и хриплый звук вырвался из ее горла, произнеся его имя:
– Певерил!
– Ваша светлость, – выдохнул он.
– О Господи! – прошептала она и протянула обе руки к нему, дрожа от волнения и радости.
Возле кровати он опустился на колени, взял протянутые руки и по очереди поднес к своим губам, покрывая поцелуями.
– Моя милая леди, что они сделали с вами? – и его голова опустилась.
Ее лоб коснулся его плеча; обеими руками он удерживал ее. В темноте он едва мог ее видеть, но почувствовал, какой горячей, какой возбужденной она была. Он держал ее не со страстью, а с любовью, которая была глубокой, полной жалости. В эту минуту он знал, что ей нужно и что он должен делать. Он прижался щекой к ее щеке и с сильно бьющимся сердцем осмелился поцеловать ее шелковистые спутанные волосы.
– Моя самая дорогая, любимая леди, о, Флер, – шептал он.
– Певерил, – она назвала лишь его имя, но по неистовству, с которым она прильнула к нему, он понял степень ее счастья от их воссоединения. Она дрожала в его руках, ее слезы орошали его лицо, а он нежно слушал ее хриплый шепот.
– Как ты пришел? Как ты узнал, где найти меня? Это безопасно? Ты не подверг свою жизнь опасности, придя сюда, ко мне?
Он ответил только на последний вопрос:
– Если это и так, это стоит того, чтобы рисковать всей моей жизнью для тебя.
Она спросила:
