тебя и отомстить.
Дрожь пробежала по телу девушки.
– Да, я могу представить себе его ярость, – она кивнула головой.
– Давай найдем убежище у Тэйлоров. Когда волнение утихнет, его светлость постарается аннулировать брак.
Флер слепо посмотрела на юношу.
– Когда-то, – сказала она, – я верила в святость брачной клятвы. Но теперь я не чувствую больше связанной обещанием с ним. Пусть наш брак будет разорван. От всего сердца желаю полного разрыва с таким чудовищем, как Чевиот.
– Да будет так, – сказал Певерил. Он встал и поставил ее на ноги.
– Ты должна немного отдохнуть, – сказал он и улыбнулся ей.
У нее сердце зашлось от благодарности к нему.
– О, чем я смогу отблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня?! – воскликнула она.
Он помолчал минуту, потом сказал низким голосом:
– Еще слишком рано говорить о таких вещах. Мне кажется, что ты должна пока избегать заявлений о своих чувствах. Но я заявляю без стеснения, что моя любовь – только для тебя, самая любимая Флер. Я прошу твоего разрешения оставаться всегда рядом с тобой.
Ее слезы потекли обильнее, и трогательным жестом она прикоснулась щекой к его руке.
– Я не хочу, чтобы ты покидал меня, – прошептала она. – Через всю свою боль я помнила тебя. Когда впервые я приехала в Кедлингтон, единственное счастье, которое я знала, было в твоем присутствии. Слушать твой голос было радостью для меня.
Он покрыл ее волосы поцелуями, затем отпрянул, шагнул к окну и отдернул занавески. Маленькая кухонька тотчас же наполнилась перламутровым светом. Певерил погасил свечу. Луг и дорога были белыми в тумане. Издалека донеслись крик петуха, и звук лающей собаки. Молодой художник повернулся к Флер. Она выглядела бледной и хрупкой в сером платье, а он с восхищением смотрел на сияние ее чудесных волос и получил от нее улыбку, которую он, и только он один, казалось, может принести ее губам. Затем опустился на колено и прикоснулся лбом к ее сложенным на груди рукам.
– Ты – моя святая, и я боготворю тебя, – сказал он.
Она не могла ответить. Ее сердце было слишком наполнено, но она прочла в глазах Певерила конец своему отчаянию и обещание большего счастья, чем она когда-либо знала.
Эта надежда поддерживала ее дух, когда несколькими часами позднее она вновь сидела между Певерилом и Раббиной уже в почтовой карете, которую тянули четыре быстрых лошади по дороге в Лондон.
Плотно прикрывшись взятой взаймы накидкой и капором, она немного боялась, что ее узнают. Но с каждой милей, которую они преодолевали, она чувствовала себя менее напряженной. Казалось, что уже нет вероятности, что их настигнут. Певерил тоже был в приподнятом настроении.
Однако Флер беспокоил финансовый вопрос.
– Я целиком завишу от тебя. Это неправильно, – сказала она Певерилу, но тот рассмеялся над ней. Он отложил для этой цели, уверял он и вызвал у нее еще несколько улыбок, описывая ей, как писал портрет Виктории Растингторп и кокетливой древности старшей Мачионесс.
– Я боюсь, – закончил Певерил, – ее светлость будет печально разочарована из-за того, что не вернусь к ней, но я изрядно поработал за те деньги, которые она заплатила мне. У меня нет нужды чувствовать себя виноватым.
Флер посмотрела на Певерила с какой-то личной гордостью за него.
– Ты великий художник и легко бы смог сделать себе имя и богатство в Лондоне, – прошептала она.
– Я не осмелюсь предлагать картины под именем Певерила Марша, – напомнил он ей, – так как моя работа особенная и может попасть в руки дельца, где ее, в свою очередь, может заметить барон, который выследит меня и тебя. Нет, я должен начинать жизнь заново. Я буду искать другие средства заработать на наше пропитание.
Флер откликнулась на это и вздохнула.
– Я испортила твою карьеру, – начала она.
– Успокойся, – прервал он нежно. – Ты ничего не испортила. Ты дала мне солнце и звезды, отдаваясь под мою защиту.
Она была слишком тронута, чтобы ответить.
Карета величественно катилась по большой дороге. Был солнечный день. Среди пассажиров было несколько нарядно одетых джентльменов со своими женами, болтающими о состоянии страны при новой королеве и недавно собранном парламенте. Стояла оживленная атмосфера, которая ободряла Флер: она никогда раньше не путешествовала в общественном экипаже. Эта атмосфера, казалось, отдаляла ее от старой жизни, которую она вела как леди Чевиот. Чувство свободы и счастье быть любимой Певерилом, который заботился о ней, принесли ей глубокую чистую радость.
Только один раз Флер позволила себе заговорить о зловещем ужасе той ночи, когда Чевиот разрушил ее комнату.
– Твоя картина моих рук – эта маленькая жемчужина. О, как мне было жаль видеть ее разорванной.
Он посмотрел на совершенные руки в кружевных перчатках, которые дала ей добрая миссис Томм перед отъездом.
