не прельстит. И Демиургу абсолютно наплевать на все ваши разносолы. Мы питаемся другим, у нас иная пища. Мы поедаем души.
– Вы питаетесь энергией, как вампиры?
– Вампиры питаются кровью, но если тебе понятнее такое сравнение, то изволь. И, действительно, подобно тому, как чужая кровь дает вампиру силу, так и нам дает силу чужая душа. Но насколько душа сильнее крови, если б ты знал!
– А у нас среди людей бытует такое понятие, как энергетический вампир.
– А, понимаю, понимаю. Весьма ценные для нас существа. И мы весьма бережно к ним относимся.
– В каком смысле?
– В смысле? Знаешь, зачем откармливают свиней?
– Знаю.
– Ну вот в этом самом смысле.
– А чьи же души вы охотнее всего поглощаете?
– Незащищенные.
– Что это значит?
– А все-то тебе возьми и расскажи. А ты пойдешь и защитишься.
– Так я тоже кандидат на вашу кухню?
– В общем-то, да. Видишь ли, мы тщательнейшим образом наблюдаем за вашим миром. И практически на каждого человека заводим этакое своеобразное досье, которое по мере поступления материала становится все обширнее и обширнее. А затем, используя это Досье, мы преспокойненько задействуем того, на кого оно составлено, разумеется, если его содержание дает повод для этого.
– Досье на человека?
– Вот именно, милейший, вот именно. Служба наблюдения и Дознания у нас прямо отменная, скажу без ложной скромности.
– А я… извините… на меня тоже досье составлено?
– Непременно, милейший, а как ты думал?
– И по этому досье я представляю для вас интерес?
– Еще какой! – не скрывая удовольствия, ответило облако и даже стало от этого чуточку чернее.
– И настанет момент, когда душа моя ляжет на разделочный стол вашей астральной кухни?
– Ну… – уклончиво завибрировало облако, – об этом рано говорить точно, но вероятность такого момента довольно высока. Хотя уже сейчас мы позволяем отщипывать от тебя понемножку.
– На каком основании?
– На том, что ты сам позволяешь это. И вообще, очень многие люди сами виноваты в том, что теряют свою душу. А многие ее действительно теряют еще при жизни. Понимаю, ты хочешь сейчас спросить: «Как же они живут, если теряют душу?» Отвечаю, но только по секрету – за счет рефлексов. Души нет, а рефлексы остаются как одно из низших проявлений жизненной энергии. А известно, что своровать можно лишь то, что плохо лежит. Вот мы и крадем то, что плохо лежит. Иногда такому бедолаге дается шанс в виде некоторого недвусмысленного намека: мол, там то и там то душа твоя, пойди и подбери ее, и если он догадлив, то не заставит себя долго ждать, а если нет, то не обессудьте – сам виноват.
– А кем намек дается, вами?
– Нет, не нами, но из мира, расположенного рядом с нашим.
– И мне дается намек?
– Фу, какой ты дотошный.
– А Лизочка?
– Какая Лизочка? А-а, убиенная тобою… ну она уже побывала разок у нас. И сейчас ее душа томится, как жаркое на медленном огне. – Облако затряслось мелким хихиканьем. – Каламбур. Ну да ладно, пойдем, я покажу тебе наш балаганчик. Там развлекаются те, кого уже почти можно назвать нашими обитателями.
И в следующий миг они оказались в другом помещении, небольшой комнатке с прозрачными стенами, за которыми разыгрывались различные сцены.
– Вот посмотри сюда, – обратило его внимание облако. За одной из стен, как на сцене, разворачивалось действие, героиней которого выступала юная прелестная девственница, чья пробудившаяся чувственность искала выхода и удовлетворения.
Она надкусила кислое зеленое яблоко. На тугом шраме глянцевого брюшка осталась пениться ее слюна вперемешку с вязким свежим соком. Но через несколько секунд все прекратилось, и осталась только ржавая вмятина.
Она состроила брезгливую гримаску. Острые зубки ее оскалились, и щечки свело. По лицу проскочила судорога и растворилась в кудрявых дебрях пышного волосяного покрова.
Тонкие капризные губки прошептали, скривившись в горько-кислой усмешечке: «А где же Адам? Кто же надкусит мое яблоко и тем самым ощутит своими губами след моих губ и наполнится вожделением ко мне?»
Адам не шел, и никто ее не слышал. И ее причитания глухо ударялись о толстые стены.
Но вот зашевелилась портьера, будто ветерок пробежал по неподвижно свисающему тяжелому полотну. И из-за черной бархатной ткани показалась мохнатая рука со скрюченными пальцами.
Она вскрикнула и упала без чувств, и было только слышно, как обмякшее тело стукнулось о дерево пола.
Когда же ресницы ее открылись, она увидела над собой косматое лицо со сплющенным носом и тлеющими, как угли, глазами. Лиловые губищи чудовища вытягивались к ней в дрожащем поцелуе.
Монстр хрипло прошептал: «Я тронул твое яблоко. Вкус твоих губ отдает ржавчиной», – и вдруг раскатисто захохотал, и ноздри у него раздувались, как у возбудившегося быка, и оттуда стекала, повисая в воздухе, тягучая сизая слизь и падала ей на лоб.
Не то, чтобы закричать – она не могла вымолвить ни слова. А монстр схватил ее крепкими лапами и поволок в постель.
– Ужасное окончание, – содрогнулся Лукин.
– Но вполне закономерное, – с тоном знатока ответствовало облако.
– А кто же этот монстр?
– Наш человек, тьфу ты… то есть наша сущность.
– И он может действовать на земле?
– Что и делает. Это его основное место работы. Разумеется, в различных ситуациях он принимает различные обличья, но сумма, как говорится, его свойств не меняется. Проникая же в душу, он становится монстром невидимым, но и в своем невидимом состоянии продолжает руководить и направлять зараженного им человека, чему иллюстрацией является следующая сцена. Обрати внимание, это событие происходит в действительности и, как ты выражаешься, на земле, в одной из московских квартир.
Завороженно Лукин посмотрел сквозь другую стену и увидел жуткую картину, где больной фанатик творил свое безумие.
«Ну и страшилище! Ну и урод! Ух, до чего же безобразен!» – воскликнул он, в который раз посмотревшись в зеркало.
«Ну ладно, хватит с меня», – промолвил он и схватил стул, который не преминул услужливо оказаться под рукой, и яростно швырнул его в свое отражение.
Но, будто нож в масло, прошел сквозь зеркало стул и плавно опустился там на свои короткие кривые ножки.
Тогда он в ярости принялся за посуду, но и ее постигла та же участь. За посудой вслед полетели одежда, обувь, часы и прочие вещи, которые можно было схватить и швырнуть.
Когда комната опустела, и осталось только то, что поднять ему было не под силу, он пробубнил: «Неужели это волшебное зеркало, зеркало, которое является своеобразной дверью в потаенные лабиринты пространства? Я не раз слышал, что пространство неоднородно и даже искривлено. А раз так, то мне представляется счастливая возможность проникнуть в таинственное и прекрасное зазеркалье тем более, что часть моих вещей уже там. Ну что ж, все складывается как нельзя лучше. Меня ждет новая жизнь. Это чудо должно положить конец моим страданиям».
