Весенние первенцы наших лесов
«То было раннею весной!»
Рассказ из детских воспоминаний
Если бы я хотел озадачить читателя, я мог бы дать этому рассказику интригующее заглавие: «Как я чуть не отравил Евгения Онегина».
Дело было ранней весной моей жизни и ранней весной года, может быть, последней безоблачно счастливой весной, когда слово «экзамены» было знакомо мне только понаслышке. После потянулся длинный ряд весен, когда либо меня экзаменовали, либо я экзаменовал. И то и другое заслоняло веселый блеск весеннего солнца и разлучало меня с нежными весенними цветами. Но в ту весну, о которой сейчас вспоминаешь, я знал только, что в ожидании каких-то страшных экзаменов сидят до июня в Москве, в гимназии, мои старшие братья, что перед экзаменами выбрался отец мой денька на два из Москвы, чтобы подышать чистым воздухом и поискать первых весенних цветов.
Мне тоскливо без братьев; но у меня есть добрый любимый товарищ. Он лишь немногим старше меня, но сильней, умней и много богаче всяческой опытностью; поэтому он — не только мой друг, но и наставник и покровитель. Отношения между нами — самые приятельские; я его зову «Евгешка», он меня «Санька». Старшие в нашей семье любили способного крестьянского мальчика, которого прозвали, «Евгением Онегиным». В действительности его фамилия — Телегин, но это считается достаточным созвучием с фамилией пушкинского героя.
Мы с Евгешкой только что выполнили важное, весьма для нас увлекательное поручение: в соседской бане мы выгребли из печной трубы галочье гнездо. Галки огорчались и пробовали громко протестовать, не понимая, что мы не только баню, но и их собственное потомство уберегли от огненной гибели. Если хотят, ещё успеют устроиться где-нибудь в дупле; а здесь, повыбрав из трубы целую кучу мелкого хвороста, мы нашли всего 4 яйца. Стало быть, кладка только что началась: ведь галки несут чуть не до 20 штук.
Три яйца были, как обыкновенно, испещрены мелкими коричневатыми пятнышками по зелёно- голубому фону, но четвёртое было окрашено курьёзно: на бледно-голубом фоне было всего пять-шесть больших коричневых пятен. Яйцо поразительно было похоже на маленький глобус с голубыми океанами и тёмными материками. Два пятна очень смахивали на две оторванные друг от друга Америки. Впоследствии это яйцо занимало почетное место в большой коллекции, собранной моим старшим братом.
С этими любопытными трофеями мы возвращаемся домой; но у самой двери встречаем отца, выходящего с зелёной ботанизиркой, подвешенной через плечо.
— Ты куда идёшь? — спрашиваю я.
— Хочу в Зуево, в лес пройти.
— Можно и нам с Евгешкой?
— Что ж, пойдемте. Кстати, коли по дороге увязнешь, Евгений Огнегин тебя вытянет.
Действительно, увязнуть не трудно в любой низинке. Дороги совсем «распустились»; даже на лугу ноги затягивает в мокрую глину; уж лучше шагать по снегу, которого уцелело ещё порядочное количество. Идти мне трудновато, но свежий ветерок так приятно скользит по вспотевшему лицу, так весело шелестит в ушах, переплетаясь с первыми, ещё неуверенными песенками жаворонков, что я не думаю об усталости.
Мы подходим к лесу; он весь ещё голый, на опушке под куртинами орешника и молодого осинника — толстый слой снега.
— Какие же теперь можно найти цветы? — спрашиваю я отца.
— Там, подальше, может быть, найдём одну интересную штуку: а здесь… что же? Ты видал, как орешник цветёт?
— Видал. У него такие серёжечки.
— Серёжечки серёжечками, а другие цветы, из которых потом орехи выходят, знаешь?
— Нет. Разве орехи не из серёжек вырастают?
— Эх, ты, ботаник! Пойдём!
Отец идет к зарослям орешника и срывает несколько веточек.
— Вот смотри. Это — серёжки; зимой они были, как вот эти, — твёрдые, съёжившиеся, а теперь вытянулись, стали гибкими. Это — мужские цветы; в них только тычинки, из которых сыплется пыльца. А вот здесь — женские цветы, из которых потом получаются орехи. Видишь?
Я с удивлением и восторгом всматриваюсь в сильно распухшие почки, из которых торчат красно- розовые кисточки.
— Пыльца с серёжек, — продолжает отец, — попадает на эти красные ниточки (это — рыльца, кончики пестиков), тогда цветок оплодотворяется, из него получается плод, орех. В каждой такой почечке цветов несколько, а поэтому орехов получается тоже несколько, иногда пять-шесть штук вместе.
Отец просто и ясно начинает рассказывать нам с Евгешкой, что такое двуполые и однополые цветы, однодомные и двудомные растения. Все эти названия мне кажутся странными и смешными; мне не всё понятно; но красненькие кисточки женских цветов орешника с этого дня полюбились мне на всю мою жизнь.
До сих пор цветение орешника служит для меня одним из самых милых вестников наступающей весны. Каждую весну я стараюсь поглядеть первое распускание орешника где-нибудь в лесу или хоть в саду, либо срезаю себе веточки заранее и, поставив их в воду, слежу дома за распусканием.
Только в зиму, проведенную в Крыму, орешник меня разочаровал. Во-первых, куда же ему было угнаться за новыми для меня прелестями крымской весенней флоры. Во-вторых, до января было тепло, и орешник отлично цвёл в конце декабря; мой вестник весеннего тепла в Крыму оказался вестником зимних холодов и непрочных крымских снегов.
Наш лесной орех, или лещина (
