Генри:
– Боже, в тебя опять стреляли? Или это ножевая рана?
– Ни то, ни другое.
Генри улыбнулся, заметив, как Люсьен ощупывает и осматривает себя.
– Так что же это, Генри?
– Угадай! Я вырвал невинность из когтей зла… – Увидев, что Люк перелистывает альбом с рисунками, Генри остановил брата: – Закрой его, Люк! Немедленно!
Ему не понравилось, что Люсьен без спроса заглядывает ему в душу, как бы между прочим, походя, листает страницы его жизни, будто у него есть право распоряжаться даже тем малым, что еще осталось у Генри. Когда-то их отец испытывал истинное удовольствие от того, что допрашивал Генри, – методично, словно переворачивая страницы одну за другой, обнажая его душу и, в конце концов, лишая сына гордости, достоинства и честолюбия. Но тогда Генри был невинным ребенком, считавшим отца чуть ли не богом. Он был беспомощным и поэтому полагался на волю и власть более сильного.
Но он не позволит, чтобы это снова повторилось!
– Раньше ты мне разрешал смотреть твои рисунки.
– Когда, Люк? До того, как ты лишил меня моей собственности, к которой я теперь не могу даже подойти без спроса? – Генри кивнул на сломанную дверцу. – До того, как ты стал графом Фэрли и решил мною манипулировать?
Возбужденный бессоницей и алкоголем, Генри собрался бросить в лицо брату немало резких слов и обвинений, но вовремя остановился. Не хотелось думать, что его отношения с Люсьеном навсегда испорчены, что брат обманывает его и желает ему зла.
Люк ничего не ответил. Он еще немного полюбовался на портрет проститутки из салуна, словно слова Генри его не касались, затем захлопнул альбом и вернул брату. На лице Люсьена появилась презрительная гримаса. Он сел в кресло напротив камина, вытащил из кармана пакет и бросил на стол.
– Ты так и не посмотрел…
– Я не стану откликаться на это объявление, Люк.
Люсьен откинул голову на спинку кресла и сложил руки на груди.
– Ты уже откликнулся на него, Генри, – бесстрастно произнес он. – Ваша свадьба состоялась две недели назад.
Генри не выдержал, подошел к столу и начал просматривать документы. Его внимание привлекло брачное свидетельство с его подписью, нацарапанной внизу листа.
– Это розыгрыш, Люк?
Братья любили разыгрывать друг друга еще в детстве, соревнуясь в изобретательности.
– Нет, не розыгрыш, – ответил Люсьен. – Заключение заранее условленного брачного союза – древняя благородная традиция. Если молодожены подходят друг другу как нельзя лучше, это даже выгоднее, чем брак по расчету.
– Как это подходят? – Генри уже не чувствовал гнева – его пересилило удивление. – Я не имею понятия о невесте, я не присутствовал на церемонии…
– У священника могут возникнуть сомнения. Но он видел тебя… и вот твоя подпись, не так ли? – Люк улыбнулся. – После нескольких лет разлуки я не забыл твой почерк.
– Ты сошел с ума!
– Успокойся, Генри! У меня нет сил с тобой спорить.
– Конечно, нет! Даже Богу после шести дней творения был необходим отдых. А ты устраивал все это целый месяц, если не больше…
Генри снова перечитал свидетельство. Имя жены было Речел Пэрриш. Вернее, теперь – Речел Эшфорд. Можно представить, что это за женщина, если она дает брачные объявления…
– Она незаурядная женщина, Генри, – произнес Люк, словно читая мысли брата. – Оригинальная, я бы сказал. Эшфордам необходима свежая кровь.
Генри бросил бумаги на стол. Душу его словно сковал ледяной холод. Слишком сильный, чтобы злиться.
– Ты давал клятвы, Люк. Тебе и выполнять обещанное.
– Нет, Генри! Эта честь будет предоставлена тебе.
На этот раз в голосе Люка прозвучали твердые нотки, столь знакомые Генри. Сколько раз так же с ним говорил отец, давая понять, что возражения бесполезны.
– Повторяю, Люк: я не давал никаких клятв! Но тотчас воскресил в памяти одно обещание, данное Люку четырнадцать лет назад. С тех пор, как брат завладел титулом, Генри почти не вспоминал о нем. Неужели Люсьен имеет в виду именно это?
– Если мне не изменяет память, ты тогда кивнул головой. Но, в любом случае, ты таким образом обещал сделать то, что не смогу сделать я.
– Что ты не смог бы тогда сделать – это ты хочешь сказать?
– Фэрли нужен наследник, и этот вопрос, надеюсь, тебе не безразличен. Ты согласился стать отцом одного…
– Черт побери, Люк, мне тогда было восемнадцать, а ты умирал! Мне нужно было что-нибудь сказать, чтобы утешить тебя.
