животу и между ног.
– Охлажденный отвар, – проговорила она. – Он увлажняет кожу, и она перестает шелушиться. – Речел еще раз оглядела мужа и кивнула, когда явные признаки желания исчезли. – Если не почувствуете облегчения, я смажу вас бальзамом, когда кожа высохнет.
Вместе с освежающей прохладой, коснувшейся его кожи, Генри почувствовал, что Речел больше не боится его, как будто знает, что он уже не станет возражать. Речел волшебным образом удалось проникнуть ему под кожу, даже не коснувшись ее руками. Она опровергла все его представления о женщинах, об их доброте, которая всегда казалась ему корыстной.
Стиснув кулаки, Генри замер на месте и закрыл глаза, ощущая, как расслабляется каждая клеточка его тела. Отвар, черт побери… Речел облила его холодным отваром, тогда как он жаждал ощутить запах ее волос, запах лаванды, ощутить жар ее страсти…
Он открыл глаза и обнаружил, что жена по-прежнему стоит перед ним, а в ее руках – горшочек с бальзамом. На ее щеку упал локон густых волос, выражение лица смягчилось. Генри хотел что-нибудь сказать, но не нашел слов, и это его слегка расстроило. Слова всегда служили ему надежным оружием – как для нападения, так и для отражения атаки.
Но что можно сказать в свою защиту, когда стоишь без одежды на голой земле? Такую же полную беспомощность Генри чувствовал в четырнадцать лет в объятиях проститутки. Наверное, то же самое испытала Речел, когда разделась перед ним в гостиничном номере. Не исключено, что сейчас она торжествует, ибо проделала с ним то же, что и он с ней. Генри показалось, что его разыгрывают, но эта мысль его не рассердила, а позабавила. Наверное, самое лучшее сейчас – это оставаться покорным.
– Делайте все что угодно, Речел.
Поклонившись, словно какой-нибудь герцогине, Генри нагнулся над раскатанным соломенным тюфяком, поправил его и лег на живот. Что-то холодное и вязкое коснулось его ягодиц. Генри застонал, только сейчас осознав, что это место болит больше всего. Освежающий бальзам потек между его бедер.
Мужчина стиснул зубы и заставил себя лежать спокойно. Усталость и ноющая боль во всем теле заставляли его терпеть. Ведь отвар уже ослабил жжение кожи, а мазь, даст Бог, вылечит измученные мышцы.
– Это мазь из сока алое, – сказала Речел.
Ее голос был мягким и ласковым, так же, как и ее прикосновения. Руки Речел совершали круговые движения, мягко втирая бальзам в ягодицы, пока Генри не ощутил приятное тепло. Его кожа смягчалась, впитывая состав.
Пальцы Речел стали давить сильнее, снимая напряжение его натруженных мышц, они массировали бедра, ягодицы, вновь возвращались к бедрам, касались самых интимных мест, но не дразнили и не возбуждали. Речел ласкала мужчину, но совсем незнакомой лаской – с нежностью и заботой о том, чтобы его тело обрело покой.
Новая порция охладила спину Генри. Он простонал, когда ладони Речел начали творить волшебство над его плечами, позвоночником, ребрами. Ее движения постепенно становились все более жесткими и настойчивыми. Создавалось впечатление, что у Речел не десять, а двадцать пальцев, когда они щипали и разминали кожу, доставая, казалось, до самых костей.
Она перешла к шее и лопаткам и снова вернулась ниже, действуя теперь подушечками пальцев и ребрами ладоней. Затем легко коснулась щек и подбородка Генри, и они тотчас расслабились. А потом стала поглаживать его руки, сначала нежно, потом более резко, массируя их круговыми движениями.
Речел размяла по очереди каждый его палец, затем между пальцами, прошлась по его левой ладони, затем по правой. Генри почувствовал себя так, словно тело его, лишенное костяного остова, растеклось и растворилось, что рассудок перестает воспринимать происходящее. И все же он подчинился, когда Речел велела повернуться на спину. Где-то на уровне подсознания Генри ощутил, что Речел разминает его грудь и живот. Он открыл глаза и стал наблюдать, как жена склонилась над ним и ее тело плавно покачивается – вперед и назад, вверх и вниз, в одном ритме с движением рук. Завитки каштановых волос сияли золотистым светом и касались щек.
Глаза Речел смотрели отрешенно, словно сама она была сейчас где-то далеко. В эту минуту Речел, наверное, или мечтала о чем-то, или вообще ни о чем не думала. По выражению лица жены Генри не мог угадать ни ее мыслей, ни ее намерений – так же, как и по равномерному движению рук. Ее прикосновения заставляли оживать каждую клеточку его тела, и все же при этом Генри оставался спокойно-отрешенным, ощущая лишь удивительную физическую и душевную легкость.
Речел сняла тапочки с его ног и начала разминать ступни – так, как она уже проделала это раньше с его ладонями. Генри снова застонал, когда почувствовал влагу бальзама на саднящих мозолях и когда Речел начала массировать пальцы ног.
Ее действо не прекращалось. И все это время Генри не покидало ощущение наивысшего блаженства. Лишь в каком-то самом дальнем уголке сознания промелькнула мысль, что это наслаждение и покой преходящи, сиюминутны. Он никогда еще не позволял себе так расслабляться. Он никогда не представлял, что бывает столь полное умиротворение, иначе согласился бы заплатить огромные деньги за такую «услугу».
Генри закрыл глаза, пытаясь понять, что же с ним произошло. Но мысли его были слишком легки и улетучивались раньше, чем он пытался поймать их. Генри знал только, что завтра взойдет беспощадное солнце, от которого снова не будет спасения, а ветер разгонит все иллюзии и смешает с пылью.
Но до утра время остановилось, оно прекратило свой бег на эти несколько часов.
ГЛАВА 11
Генри спал неподвижно, как будто боялся потревожить собственный покой. Речел сидела, прислонясь к большому камню, положив на колени ружье, и наблюдала за спящим мужем. Костер догорал, и в случае опасности уже не высветил бы и тем более не ослепил нежданного гостя. Речел не спалось – слишком много пришлось передумать и перечувствовать за день.
Когда Генри уснул, она все еще втирала бальзам в его кожу. Она знала, в какой именно момент Генри совершенно расслабился, испытывая облегчение, которое принес сделанный ею массаж. Речел удивило то, что муж полностью доверился ей. До сегодняшней ночи она сталкивалась лишь с проявлениями его гнева, стремлением властвовать, чувствовала, как мрачны и беспросветны его мысли. Теперь она понимала, что ярость мужа – это его защита, а силы и власти у него не больше, чем у нее.
