мрачная реальность своего положения.
Раньше Генри не приходило в голову, что в этих местах владелица земли обрабатывает свои акры без помощи нанятых фермеров, конюхов и садовников. Не приходило в голову, что слово «владелица» могло означать все, что угодно – например, обладание кустарником, подаренным Матерью Природой, или ночным горшком. Мало-помалу Генри начинал понимать: единственное, что действительно принадлежало ему здесь, – это его жена.
Огромная дверь со скрипом отворилась, и в воздухе повеяло холодом ночи. Речел вошла в конюшню и, увидев мужа, быстро захлопнула дверь. Генри почувствовал раздражение – ему не нравилась привычка Речел постоянно заботиться о нем по мелочам, как будто их связывает нечто большее, чем деловой контракт и медное кольцо, как будто Речел не все равно, как складываются их отношения.
– Вы зашли потереть мне спину? – лениво спросил мужчина.
– Нет.
Она села на одеяла, которые принесла с собой.
– Если хотите воспользоваться ванной, боюсь, что придется долго ждать.
– Я помылась в доме.
– Конечно! А я моюсь в конюшне, как слуга! Речел выпрямилась и посмотрела на Генри:
– Я устала. Пожалуйста, потушите лампу, когда закончите.
– Вы устали? Невероятно! Мы оба знаем, что силой и выносливостью вы больше походите на мужчину, чем я.
Она опустила голову и потерла пальцем переносицу. Рука ее дрожала, лицо казалось еще бледнее при свете лампы.
– Да, я устала, – медленно и отчетливо произнесла Речел, словно давала не самому прилежному ученику урок иностранного языка. – Я устала от вашего сарказма, вашего самолюбия и издевательских подковырок. – Она встретилась глазами с мужем, щеки ее запылали: – Мне надоело о вас заботиться, мне осточертела ваша злость. А больше всего мне надоело жалеть вас!
Генри схватился за края котла. Слова Речел эхом звучали в его ушах. Его одновременно бросило и в жар, и в холод. Он встал во весь рост и вылез из «ванны», не замечая ни прохладного воздуха, ни собственной наготы. Вода стекала на пол к его ногам.
– Жалеть? – почти прошептал Генри, сунув ноги в тапочки и обернув полотенце вокруг бедер. – Вы меня жалеете?
Он шагнул навстречу Речел. Та замерла и неподвижно смотрела на мужа.
– Да! Жалею, потому что мир для вас – это лишь вы сами и то, что у вас перед глазами. Жалею, потому что вы способны заботиться только о животных и детях, которых больше никогда не увидите, – как о Бенни или кролике.
– Вы напрасно тратите вашу жалость, мэм!
– Да, я понимаю. Гораздо легче ни о чем не думать. Тогда и отвечать ни за что не нужно, не так ли?
– Вы слишком много понимаете.
– Да… к несчастью. – Она направилась к лестнице, которая вела на чердак: – Я иду спать.
Генри пришел в ярость от презрения и отчужденности, прозвучавших в ее голосе. Он снова сказал себе, что не выносит свою жену.
– Позвольте вам помочь, Речел, если вы так устали. – Генри нагнулся и взял жену на руки. – Есть одна вещь, которая поможет снять усталость…
Он взглянул на лестницу и почувствовал на руках тяжесть женского тела. Тяжесть, которая, казалось, удвоилась, так как Речел не сопротивлялась.
– Только не сегодня ночью, Генри!
Она говорила с мольбой и отчаянием, но Генри слышал в ее голосе одну лишь упрямую отчужденность. Он посмотрел жене в лицо, но не увидел ни страха, ни гнева, а только бессилие. У Генри снова возникло знакомое ощущение, что одна душа встречает другую в пустыне.
И эта душа еще жалеет его… Генри поставил одну ногу на нижнюю ступеньку.
– Да, и именно сегодня ночью. В нашем браке по расчету должна быть и для меня какая-то выгода.
Речел вцепилась в плечи мужа, чтобы не упасть, когда он поднимался по лестнице. Миновав последнюю ступеньку и оказавшись на чердаке, Генри понес Речел к матрасу, лежащему у стенки.
Когда он положил Речел на матрас, она не чувствовала ни рук, ни ног, казалось, тело ее вообще лишено костей. Она еле слышно застонала и встретилась глазами с Генри. Ее лицо выглядело слишком бледным, словно рисунок, на который почти не падал свет. Речел повернулась на бок и подогнула колени.
Животные и дети. Она сейчас напоминала и тех, и других, напоминала какое-то беззащитное существо, пытавшееся свернуться в клубок, чтобы защититься от удара – возможно, защититься от него, Генри.
Он стиснул зубы, чтобы хоть как-то успокоиться. Вспомнил себя, четырнадцатилетнего, пытавшегося точно так же свернуться калачиком, когда отец держал его за ноги, не давая сыну вырваться из объятий проститутки. Генри вспомнил собственную беспомощность и унижение, когда, используя его рот и руки, проститутка заставляла его отвечать на ее ласки, когда уселась на него верхом и начала скакать, словно он был животным. А Генри тогда едва перешагнул возраст ребенка, и он чувствовал себя животным…
Выругавшись про себя, мужчина спустился по ступенькам и снова погрузился в котел с водой, удивившись, что она совсем не остыла – так мало времени прошло.
Речел думает, что он слишком ленив, чтобы заботиться о своей жене. Хорошо. Она считает его
