коня. Воздавая молитвы небу, я опустилась на землю.
Он летел к нам галопом, земля отскакивала в разные стороны из-под копыт лошади. На скаку Тристан выпрыгнул из седла и подбежал к нам.
— Ради всего святого, что с ней? — закричал он, в ужасе уставившись на неподвижный взгляд Клариссы.
Я подавила готовую прорваться наружу истерику. Теперь, когда ответственность за ее жизнь свалилась с моей души, меня стали душить спазмы, я с трудом владела собой.
— Там… там в пещере… там… мертвая овца.
— О Господи!
— Это был… это был…
Он затряс головой, чтобы я не продолжала.
— Не нужно объяснять, — сказал он отрывисто. — Я сам их видел.
Он указал глазами на Клариссу. Я считала, что она не слышит нас, но он был прав. Трудно было сказать, какие слова доходили до нее в полусознательном состоянии.
— Вы можете доехать верхом? — спросил он, поднимая дочь на руки. Вы будете сидеть в седле и держать Клариссу, а я поведу лошадь. Если нет, я донесу ее.
— Я сумею, — сказала я.
После моего очень медленного продвижения к дому с ношей на руках последняя миля пролетела незаметно. Тристан вел лошадь под уздцы, его длинные ноги делали огромные шаги, и он периодически оборачивался, чтобы убедиться, что я не выронила Клариссу и сама не выпала из седла.
Ему незачем было волноваться. Даже если бы я потеряла сознание, я бы не выпустила ее из рук.
Вернувшись в Холл, Тристан тут же послал Бастиана за доктором на той же лошади. Подхватив Клариссу на руки, он бросился в ее комнату, миссис Пендавс и я едва поспевали за ним.
Прошло добрых два часа, прежде чем мы спустились в гостиную, усталые и озабоченные.
Клариссу уложили в постель, доктор сделал для нее все, что мог. Немного, как он признался сам. Она пережила сильное потрясение, трудно было сказать, сможет ли девочка полностью оправиться и как долго продлится процесс выздоровления. За все время, что мы хлопотали возле нее, она произнесла только одно слово «Матильда». Я вложила куклу ей в руки, только после этого она согласилась выпить снотворное и погрузилась в глубокий сон.
Доктор предложил мне тоже принять успокоительное и лечь в постель, но я отказалась, будучи не в силах допустить, что Кларисса может позвать меня, а я не услышу. Кроме того, я должна была рассказать Тристану все подробности, он не решался тревожить меня, но немые вопросы были видны в каждом его взгляде. Он положил руку мне на плечо и провел в кабинет, где удобно устроил на диване. Несмотря на мои протесты, он положил подушки мне под ноги и накрыл одеялом. Затем налил бренди из графина и заставил выпить.
— Я не предлагаю, чтобы Вы начали пить регулярно. Но сейчас нужно успокоить нервы, — настаивал он.
Я послушалась, и вскоре волна приятного тепла разлилась по телу, и меня стало клонить в сон. Впечатления тяжелого дня понемногу отступали на задний план.
— Вам лучше? — спросил он. Я кивнула.
— Тогда, если Вы в состоянии говорить, я бы хотел знать, что произошло.
Запинаясь, я поведала о происшествии. Невозможно было не признать свою вину за то, что отпустила Клариссу от себя, пусть даже на небольшое расстояние, и за саму идею похода к Браун Джелли, но Тристан настаивал, что моей вины здесь нет. И он не сделал ни одного упрека.
Пока я говорила, он сидел на низком стульчике у дивана, гладил мои волосы, нежно убирая со лба выбившиеся пряди.
— Вы не виноваты, — шептал он. — Если кто-то и виноват, то это я.
— Вы? — удивилась я, чувствуя такую слабость, что даже не в силах была выразить негодование, которое должна была испытывать, но под влиянием бренди оно ко мне не приходило.
— Но Вас же там не было.
— Дело не в этом. Я держал ее в Холле со дня смерти матери. Это был чистейший эгоизм. Мне хотелось верить, что так лучше, потому что это устраивало меня.
— Она поддерживала в Вас это убеждение. Он сжал губы.
— Я верил, потому что она говорила то, что я хотел слышать. Единственное, ради чего я жил, была она, и я не мог заставить себя расстаться с ней даже на время.
— Она тоже этого не желала бы. Ребенок Вас обожает.
— Я причинил ей вред своей слепой любовью и не заслуживаю обожания, — он выругался с таким неистовством, что я испугалась, хотя находилась в полудремотном состоянии. — Не могу смириться с мыслью, что заставил ее столько пережить, потакая своей слабости. Почему я не отправил ее к Генри три года тому назад?
— Вы хотели бы заставить ее пережить потерю обоих родителей одновременно? — спросила я, не в силах наблюдать его мучения. — Этим Вы вынудили бы ее страдать гораздо больше.
— Это был мой главный довод. Но я понимал, что ищу оправдания, чтобы оставить ее в доме. Она привыкла бы быстро и перенесла бы любовь на дядюшку и его жену.
— Чепуху Вы говорите! Вы их обоих презирали, и не без основания. Пустые и эгоистичные люди, они были неспособны любить кого-либо, кроме себя. Кларисса зачахла бы и умерла в их доме.
Он посмотрел мне в глаза:
— Вы уверены? Но там были Вы, Вы бы не дали ей погибнуть?
— Что я могла сделать? Я сама была скорее на положении отверженной, чем членом семьи, и мне было только четырнадцать лет. Если бы Генриетта заметила мое расположение к ребенку, она бы извела ее.
— Если бы у нас были родственники со стороны матери, я бы отправил ее к ним. Но Генри был единственный близкий человек.
— К тому же вовсе не близкий. Он вздохнул.
— Бедное дитя. Несмотря на ее положение, она, видно, появилась на свет не для легкой жизни. Могу только молиться, чтобы она быстро поправилась, как надеется доктор.
Я сомневалась относительно быстрой поправки Клариссы, но промолчала.
Очевидно, выражение моего лица выдало мысли, потому что он вздрогнул.
— В чем дело? Вы что-то не досказали?
Мне не очень хотелось посвящать его, но выхода не было.
— Не уверена, но думаю, что ее потрясение вызвано не только зрелищем истерзанной овцы, — сказала я мягко. — Когда мы были на пути к Браун Джелли, нам попались две овцы, отбившиеся от стада, и она… она как-то странно связала их одиночество со своим состоянием. И она волновалась, что с ними может произойти что-то плохое, хотя я уверяла ее в обратном.
Я нарочно не упомянула о фермере. Тристан имел и без того достаточно забот, ему не нужно было ломать голову, почему его дочь боится, что он, ее отец, может поступить с ней жестоко. И даже сейчас я не могла отогнать мысль, что она боится потерять его любовь, а не считает, что он способен нанести ей какой-то физический ущерб. Глупо было тревожить его напрасно.
— Я сказала, что фермер обязательно их защитит. Теперь меня беспокоит, что она восприняла эту растерзанную овцу иначе, чем любой ребенок сделал бы на ее месте.
— Не дай Бог! Надо молиться, чтобы мы оба ошиблись. Она не сможет пережить этого ужаса еще раз.
Я с готовностью согласилась. Тристан взял мою руку в свои.
— Боюсь, что только осложнил Вашу жизнь, пригласив сюда. Теперь Вам приходится заниматься моими проблемами.
— Обо мне не беспокойтесь. В Вашем доме я впервые узнала настоящее счастье.
— Счастье неуловимо. Его можно ощутить в самых неподходящих ситуациях. О себе могу только сказать, никогда не поверил, что могу найти свое счастье в подвале с углем.
Он нагнулся к моему лицу, я со страхом подумала, что он хочет поцеловать меня. Снова меня охватила паника и желание укрыться за своей девичьей непорочностью.
