— Но о быке ли вы говорите, мой господин?
Разум требовал: «Сандро! Отойди! Отвернись! Не смотри на нее…» Но прекрасные глаза Лауры, согретые глубоким сочувствием, вытянули из глубины его души слова, которые никогда раньше не срывались с обычно сурово и плотно сомкнутых губ.
— Может, вы и правы… Да, я бык! И это мое стадо! Вон те четыре, не такие уже юные, но все еще молодые коровы — мои любовницы, а вот это пастбище — моя Венеция… И я в самом сердце… Венеции. Я всегда любил свое пастбище и всегда знал, что я призван его охранять, чтобы оно заслуживало название — Наиспокойнейшее. И до сих пор я всегда хорошо понимал, кто я такой: Страж Ночи! Но теперь… теперь я бык.
Лаура оказалась рядом с Сандро. Он и не заметил, когда девушка соскользнула на землю. Ее руки обвили его шею, она прижалась к нему и подалась вперед, чтобы поцеловать.
Ошеломленный столь дерзкой выходкой, Сандро отпрянул.
— Перестаньте! Ничего этого мне не нужно…
В пристальном взгляде Лауры затаилась обида.
— А что тогда вам от меня нужно?
— От вас? Ничего. Мне достаточное удовольствие приносит работа, и только она дает возможность выразить себя.
— А моя работа — живопись и я тоже люблю ее до безумия. Только вот вы не позволяете… — девушка смутилась.
— О чем это вы?
— Вы обещали позволить мне заниматься живописью в вашем загородном доме, но я что-то не вижу нигде ни моих красок, ни кистей, ни мольберта…
Сандро хотел улыбнуться. Он полагал, что любопытство, которым наградила Лауру природа, приведет ее в обсерваторию, за одну ночь превращенную армией слуг при его личном участии в мастерскую художника.
— Идемте!
Кавалли резко повернулся.
На обратном пути к дому девушку раздражала молчаливость ее спутника, но она испытывала к нему уважение за сдержанность, ведь, наверное, его задело за живое открытое сравнение с быком.
«Интересно, что он задумал?» — размышляла Лаура. Хотя Сандро и заявлял, что любит во всем порядок и размеренность, ему частенько удавалось удивить ее непредсказуемостью.
Девушка шла за ним по лестнице в незнакомую часть дома. Ее внимание привлекали мраморные стены и резные двери. Наконец, они остановились у одной из них.
Сандро открыл дверь и Лаура, переступив порог… застыла на месте с открытым от изумления ртом, не в силах вымолвить ни слова. Ей показалось, что это сон!
Такой мастерской не было и у самых великих художников: большая комната пятиугольной формы, высокие стены, прозрачные стекла окон, вместо потолка — стеклянный купол, через который в мастерскую, казалось, вливается само небо…
Три мольберта, и на каждом ее картина! Невысокие столики уставлены красками.
Но больше всего поразил девушку вид за окном: покрытые виноградником холмы, сады, лужайки, пастбища со знакомым старым быком… Лаура обхватила себя руками за плечи, хотя ей хотелось обнять Сандро.
— Мой господин, — прошептала она, — да благословит вас Господь! Это самая чудесная, самая… — девушка замолкла, глядя на Сандро.
Кавалли слегка улыбался, наблюдая за ней. Его глаза искрились радостью. И каким же красивым показался он ей в эту минуту! Сколь приятно ему было видеть ее восторг!
Неожиданно Лаура бросилась Сандро на шею. Чувства, сдерживаемые так долго, наконец, прорвались.
— Я люблю тебя!
Лаура целовала его лицо, не давая ему опомниться и не позволяя ответить.
— Знаю, ты не желаешь меня как женщину, но я хочу тебя и верю, как бы ты не противился, я останусь в твоей жизни, в твоем сердце, в твоей памяти… навсегда.
— Боже! Прекратите!
Кавалли горестно вздохнул и отстранился, его лоб блестел от пота.
— Не говорите глупостей, Лаура.
— Но…
— Я ценю вашу благодарность, однако… — сдержанно произнес Сандро.
Нет, она никогда не узнает, чего ему стоило ее оттолкнуть!
— Я всегда стремлюсь позаботиться о своих гостях и рад, что мастерская вам понравилась, — закончил он.
— Здесь я напишу свои самые замечательные картины! — восторженно пообещала художница.
Девушка прошла к столу, где лежали карандаши и бумага. Когда она обернулась, в комнате уже никого не было.
Лаура выбежала в коридор — пусто! Только на лестнице внизу раздавались уверенные шаги Кавалли.
Девушка вздохнула и прислонилась к стене. Какой странный, удивительный, ужасный, несносный человек! Ну и ладно! Она раздосадованно захлопнула дверь и даже для пущей надежности задвинула металлический засов, затем сорвала с крючка халат для работы и повязала косынку.
Подойдя к мольберту, художница посмотрела на холст, пока еще чистый — нанесен был лишь фон. На этом холсте Лауре хотелось написать пейзаж. Согласно требованиям Академии, художнику необходимо было среди прочих живописных работ представить на суд и пейзаж.
— Ну его! — она подошла к столику и принялась смешивать краски.
Лаура работала упорно и настойчиво, как никогда. Колорит был очень необычен, в картине преобладали черно-коричневые, огненные, красные цвета.
Выбрав понравившуюся ей беличью кисть, художница повернулась к полотну и посмотрела на холст, будто перед ней стоял ее заклятый враг — Сандро Кавалли!
Сначала, как ее учил маэстро, нужно было сделать набросок углем. Но художественное чутье подсказывало ей не расходовать впустую драгоценное время, ведь эту работу Академия все равно никогда не примет даже к рассмотрению.
Однако все доводы разума были несколько минут назад разрушены Стражем Ночи. Художница не слышала голоса рассудка. Она уступала порыву и приготовилась излить на холст всю свою душу.
Прочь колебания! Девушка подошла к мольберту поближе. Она больше ни о чем не думала, совершенно отдав себя во власть ощущений.
Кистью она резко наносила мазки на холст. Лаура избегала нежных, мягких тонов, которыми раньше всегда восхищалась. Она погружала кисть в темные, ненавистные ей прежде краски. Полный беспорядок в построении композиции и отказ от всех правил наполнил ее опасным и жгучим желанием власти. Кисть металась по полотну, словно наделенная собственной волей.
Лаура работала, скорее как скульптор, резцом, нежели как художник, и краски не ложились на холст плоским мазком, а приобретали объемную форму.
В таком иступленном порыве она проработала несколько часов. Кто-то стучал, но Лаура так резко ответила, что стук больше не возобновился.
Девушка не ощущала течения времени и не чувствовала усталости. Только когда лучи солнца на полу окрасились в красно-золотистый тон и вытянули в длину все тени, она отбросила кисть.
Ее остановила не надвигающаяся тьма. С закрытыми глазами Лаура могла бы писать картину, доверившись подсказке ощущений, обострившихся под влиянием половодья охвативших чувств.
Она остановилась потому, что работа была…
завершена. Внезапно на нее навалились слабость и опустошенность. Девушка сложила кисти и отступила, рассматривая свое творение.
Картина получилась мощной, живой, образной, волнующей.
